У Длинно обычная нормальная стадия, через которую проходят все на пути… Насасываться деньгами, как пиявка, презирать тех, у кого денег нет, кичиться своими поездками, хорошим материальным положением, высокой зарплатой, хорошей работой, своим “гениальным” умом, изобретающим нечто сверх. Пренебрежение к людям, крики “я! я! я! я!” - это всё нормально, у всех так или почти у всех, все прорабатывают одно и то же, все до одного - так как Мать у нас одна, природное у нас одно, днк практически одна, развертывается почти одинаково. Дерево прорастает у всех почти по схожей схеме…
Поэтому обвинять Длинно не стоит, ведь впереди у него (если не помрет раньше) очень сильная ломка сознания с переворачиванием - это очень неприятно и ему можно только посочувствовать, что тоже придется это пройти, что жизнь-учитель строгий и научит обязательно. Весь вопрос успеет ли научить до смерти или нет.
……………………………..
……………………………..
……………………………..
Царь опустился на четвереньки и пополз к возвышению. Он не знал, что делать и как поступать. И он не знал, с чего начинать и говорить ли всю правду. Бог тяжело дышал, похрипывая грудью, а потом вдруг затянул тихонько и тоненько — жутко.
— Я сын Простяги, — с отчаянием сказал царь, уткнувшись лицом в холодный камень. — Простяга умер. Я прошу защиты от заговорщиков. Простяга совершал ошибки. Он не ведал, что делал. Я все исправил: смирил народ, стал велик и недоступен, как ты, я собрал войско… А подлый Бат мешает мне начать завоевание мира… Он хочет убить меня! Помоги!
Он поднял голову. Бог, не мигая, глядел ему в лицо зеленым и белым. Бог молчал.
— Помоги… — повторил царь. — Помоги! Помоги! — Он вдруг подумал, что делает что‑то не так и Бог равнодушен к нему, и совсем некстати вспомнил: ведь говорили, что отец его, царь Простяга, умер вовсе не от удара, а был убит здесь, в храме, когда убийцы вошли, никого не спросясь. — Помоги! — отчаянно закричал он. — Я боюсь умереть сегодня! Помоги! Помоги!
Он скрючился на каменных плитах, кусая руки от нестерпимого ужаса. Разноглазый Бог хрипло дышал над его головой.
— Старая гадюка, — сказал Толя. Эрнст молчал.
На экране сквозь искры помех черным уродливым пятном расплылся человек, прижавшийся к полу.
— Когда я думаю, — снова заговорил Толя, — что, не будь его, Аллан и Дерек остались бы живы, мне хочется сделать что‑то такое, чего я никогда не хотел делать.
Эрнст пожал плечами и отошел к столу.
— И я всегда думаю, — продолжал Толя, — почему Дерек не стрелял? Он мог бы перебить всех…
— Он не мог, — сказал Эрнст.
— Почему не мог?
— Ты пробовал когда‑нибудь стрелять в человека?
Толя сморщился, но ничего не сказал.
— В том‑то и дело, — сказал Эрнст. — Попробуй хоть представить. Это почти так же противно.
Из репродуктора донесся жалобный вой. «ПОМОГИ ПОМОГИ Я БОЮСЬ ПОМОГИ…» — печатал автомат‑переводчик.
— Бедные злые люди… — сказал Толя.
(с) “Бедные злые люди” Стругацкие