————————————Даосские Притчи——————————————-
Среди учеников Лецзы был Гэнсан Чу. Овладев во многом учением Лецзы, он поселился на Севере на горе Опасное Нагромождение. Прогнал тех рабов, которые блистали знаниями, отослал тех наложниц, которые кичились милосердием; остался с грубыми и некрасивыми, опирался лишь на старательных, хлопотливых. Прожил три года, и на горе Опасное Нагромождение собрали богатый урожай. Тут жители горы стали друг другу говорить:.
– Когда учитель Гэнсан только появился, мы испугались, и его сторонились. Ныне у нас запасов — нечего и говорить — хватит на день, хватит и на год с избытком Возможно, он мудрец? Почему бы нам не молиться ему, как Покойнику? Hе воздвигнуть ему алтарь Земли и Проса?
Услышав об этом, Гэнсан Чу обернулся лицом к югу и долго не мог успокоиться. Ученики удивились, а Гэисаи Чу сказал:
– Почему вы, ученики, удивляетесь? Ведь когда начинает действовать весенний эфир, растут все травы; установится осень, созревает вся тьма плодов. Разве весна и осень не должны быть такими? Это проявление естественного пути. Я слышал, что настоящий человек живет подобно Покойнику за круглой стеной, а народ безумствует, не зная, как к нему обратиться. Ныне малый люд на горе Опасное Нагромождение упрямствует, желая приносить мне жертвы среди других достойных. Разве я способен стать для них образцам? Я помню слова Лецзы и не могу успокоиться.
– Нет! – сказали ученики. – В обычной канаве не повернуться огромной рыбе, не то что пескарю. За холмом вышиной в несколько шагов не спрятаться крупному зверю, он пригоден лишь для лисицы, оборотня. Ведь почитаемые и достойные поручали дела способным, а добрых заранее награждали. Если так поступали с древних времен Высочайший и Ограждающий, то тем более так поступает народ на горе Опасное Hагромождение. Послушайтесь его, учитель!
– Подойдите, дети! – сказал Гэисан Чу. – Ведь зверь величиной с повозку, в одиночку покинув гору, не избежит сетей и ловушек. Рыбу, глотающую суда, останься она после разлива на мели, замучают даже муравьи. Поэтому птицы и звери неустанно ищут большую высоту; рыбы, черепахи неустанно ищут большую глубину. И человек, чтобы сохранить свою телесную форму и жизнь, скрывается и неустанно ищет большее уединение.
Разве Высочайший и Ограждающий заслуживает восхваления? Это от них пошли различия, чтобы люди стали опрометчиво ломать стены и сеять бурьян; причесываться, перебирая по волоску; варить рис, пересчитывая зернышки.
По моему ничтожному мнению, этого недостаточно, чтобы помочь миру! Начали выдвигать добродетельных, и люди стали друг друга притеснять; возвысили знающих, и люди стали друг друга грабить. Тот, кто пересчитывает вещи, недостоин благодетельствовать народу.
Народ стал жаждать выгоды, сыновья — поднимать руку на отцов, слуги — убивать своих хозяев, начали грабить среди бела дня, делать подкопы в полдень. Я говорю вам: корень великой смуты был взращен при Высочайшем и Ограждающем, ее вершина просуществует тысячу поколений и через тысячу поколений люди будут пожирать людей.
Тут Карлик Прославленный на Юге выпрямился и взволнованно
спросил:
– Какое же учение Вы вручите вместе с этими словами такому старому, как я, Карлику?
– Сохраняй в целости свою телесную форму, заботься о своей жизни, не допускай суеты в мыслях и думах и через три года сумеешь постичь эти слова, — ответил Гэнсан Чу.
– Глаза подобны по форме, — сказал Карлик, — я не понимаю. в чем между ними различие, а слепой себя не видит. Уши подобны по форме — я не понимаю, в чем между ними различие, а глухой себя не слышит. Сердца подобны по форме — я не понимаю, в чем между ними различие, а безумный себя не обретает. Тело телу также уподобляется, но их, возможно, разделяют вещи. Стремлюсь найти подобие, но не способен его обрести. Hыне вы сказали мне, Карлику: “Сохраняй в целости свою телесную форму, заботься о своей жизни не допускай суеты в мыслях и думах”. Я, Карлик, внимал учению, напрягаясь, но оно достигло лишь ушей.
– Слова мои иссякли, – сказал Гэнсан Чу. – Ведь говорят, что шмелю не изменить куколки, юэской курице не высидеть гусиного яйца — это по силам лишь наседке из Лу. Курица подобна курице, свойства их во всем одинаковые. Если одна способна, а другая не способна, это, конечно, означает, что способности бывают большие и малые. Ныне оказалось, что мои способности малы — недостаточны, чтобы тебя развить. Почему бы тебе не отправиться на юг, повидаться с Лецзы? Карлик взвалил на спину побольше провизии и за семь дней и семь ночей дошел до жилища Лецзы.
– Не от Чу ли ты пришел? — обратился к нему Лецзы.
– Да, — ответил Карлик.
– Почему ты привел с собой стольких людей? – спросил Лецзы.
Карлик в испуге оглянулся.
– Ты не понял, о чем я спросил? – задал вопрос Лецзы.
Карлик потупился от стыда, затем поднял голову и вздохнул:
– Сейчас я забыл, что мне ответить, а поэтому забыл и свой вопрос.
– О чем ты хотел говорить? — спросил Лецзы.
– Если у меня не будет знаний, люди обзовут меня Карликом Простаком; если будут знания, они принесут беду мне самому. Буду милосердным, навлеку беду на себя, а немилосердным, напротив, принесу вред другим; буду справедливым навлеку беду на себя, а несправедливым, напротив, погублю других. По совету Гэнсан Чу хотел бы у Вас спросить, как мне избежать этих трех бед?
– Сначала я понял твой взгляд, теперь и твои слова это подтвердили. Соблюдая правила приличия, точно сирота без отца и матери, ты берешься за шест, а измерить стремишься морские глубины, Как жалок ты, заблудший, в неведении. Стремясь вернуться к своей природе, не знаешь, откуда начать.
Карлик попросил разрешения остаться в доме, призывал то, что по учению любил, отказывался от того, что по ученью ненавидел, десять дней предавался скорби, а затем снова встретился с Лецзы.
Лецзы сказал:
– Ты омылся, пар идет, как от вареного! Однако в тебе еще много ненависти. Ведь когда узы столь многочисленные, что с ними не справиться, идут извне, следует для них воздвигнуть преграду изнутри. Когда узы столь запутанные, что с ними не справиться, идут изнутри, следует для них воздвигнуть преграду вовне.
Внешних и внутренних уз не выдержать даже тому, кто владеет природными свойствами, а тем более тому, кто лишь подражает пути.
Карлик сказал:
– Когда один человек в селении заболел земляк спросил его, что болит, и больной сумел рассказать о своей болезни. Такая болезнь еще не опасна. Я же, Карлик, выслушал Ваши слова о великом пути, будто принял снадобье, чтобы болезнь усилилась. Мне, Карлику, хочется послушать хотя бы о главном для сохранения жизни.
– О главном для сохранения жизни? – повторил Лецзы. -Способен ли ты сохранять единое, его не теряя?
Способен ли узнавать, что впереди – счастье или беда, не гадая ни на панцире черепахи, ни на стебле пупавки?
Способен ли остановиться?
Способен ли со всем покончить?
Способен ли оставить всех людей и искать только самого себя? Способен ли парить?
Способен ли стать безыскусственным?
Способен ли стать младенцем?
Ведь младенец целыми днями кричит и не хрипнет — это высшая гармония; целыми днями сжимает кулачки, но ничего не хватает — это общее в его свойствах; целыми днями смотрит, но не мигает – ни к чему внешнему не склоняется. Ходить, не ведая куда; останавливаться, не ведая зачем; сжиматься и разжиматься вместе со всеми вещами, плыть с ними на одной волне, – таково главное для сохранения жизни.
– Всё это и есть свойства настоящего человека? – спросил Карлик.
– Hет, — ответил Лецзы. – Это лишь способности к тому, что называется “растопить снег и лед”.
Hастоящий же человек кормится совместно с другими от земли, наслаждается природой.
Он не станет суетиться вместе с другими из-за прибыли или убытка, которые приносят люди и вещи;
не станет удивляться вместе с другими,
не станет вместе с другими замышлять планы;
не станет вместе с другими заниматься делами.
Уходит, словно парит, возвращается безыскусственный. Вот это и есть главное для сохранения жизни.
– Так это и есть высшее?
– Еще нет. Я тебе, конечно, поведаю. Я спросил, способен ли ты стать младенцем?
Ибо младенец движется, не зная зачем;
идет, не зная куда;
телом подобен неломающемуся пруту;
сердцем подобен угасшему пеплу.
Вот к такому не придет несчастье, не явится и счастье. Что людские беды тому, для кого не существует ни горя, ни счастья!