Тысячелетнее царство и коммунизм

источник

Человечество никогда не подходило так близко, как сегодня, к тому, что, выражаясь языком светским, можно назвать концом истории, а церковным – концом света. Это определено исчерпанностью проекта модерн и переходом к постмодерну, к созданию глобального мироустройства с многоуровневым человечеством или глобального человейника (последний термин введен А.А. Зиновьевым), философским предшественником которого можно считать гностицизм[i].

Само же человечество, или точнее его большая часть, находится в предельно расслабленном состоянии и не способно в полной мере осознать происходящее. Неосознанность происходящего, вольно или невольно активно усиливаемая многочисленными СМИ, аналитиками и политическими деятелями, является основной проблемой на пути мобилизации людей в противостоянии проводимому мировыми элитами смертельному эксперименту. Между тем, опасность запредельно велика и необходимы самые решительные действия для ее устранения.

Прежде всего, следует определить духовную, философскую и идейно-политическую основу, на которой можно попытаться построить противодействие силам разрушения мира и человека. Такой основой, на наш взгляд, может стать сближение между религией с ее эгалитарными положениями, характерными как для раннего христианства, так и для раннего ислама, и коммунизмом, между верующими всех конфессий России и сторонниками лево-патриотических и коммунистических (но не лево-либеральных и коммуно-либеральных) идей и организаций.

Возможными точками соприкосновения религии и коммунизма могут стать мечта о построении праведного царства, представления о человеке, его творческом характере, нацеленность на восхождение человека и его духовное совершенствование. Важно также переосмыслить само понятие коммунизм и роль нематериального в его построении, понять, что является средством, а что – целью, какие уроки должны быть извлечены из прошлого.

Идея о царстве справедливости восходит еще к Ветхому Завету. Представления о нем и его элементы можно найти в т.ч. у пророков Исайи[ii], Михея[iii]. Однако мечта христианина о Тысячелетнем царстве или хилиазме (от греческого слова χῑλιάς – тысяча) основывается на пророчестве Иоанна Богослова, где предсказание выражено наиболее четко:

«И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время. И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет»[iv].

Из этих строк мы видим следующее. Ангел сошел с неба. Сойти с неба он мог только на землю. И, соответственно, на земле праведники царствовали со Христом тысячу лет.

Среди сторонников хилиазма было не только множество людей, причисленных к лику святых, но и апостол Варнава, не говоря уже о том, что само пророчество сделал евангелист Иоанн, любимый из учеников Спасителя.

Многими богословами эпохи раннего христианства хилиазм воспринимался как подготовительный к всеобщему воскресению период. Так Ириней Лионский считал, что в это время люди будут приучаться вмещать в себя Бога.

Разумеется, большое число служителей церкви были против идеи хилиазма и осуждали ее. Многие осуждают ее и сейчас. Существует широко распространенное мнение о том, что хилиазм был осужден на втором Вселенском Соборе (Цареградском) в 381 году. Но это не так. В те времена существовало ошибочное мнение Аполлинария Лаодикийского о том, что царство, идущее от Иисуса Христа, будет существовать только тысячу лет, а вечное царство идет от Отца. Именно это и было не принято на Соборе. Для устранения столь ложного толкования Откровения было принято следующее дополнение к Символу Веры: «царствию же Его не будет конца». Таким образом, хилиазм никогда не был осужден на Вселенских Соборах.

Определенным, хотя, разумеется, и спорным, свидетельством в пользу тысячелетнего царства могут служить и строки главной христианской молитвы Отче наш: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, …». Конечно, слово «приидет» может трактоваться как «наступит», но может и как «придет». Придти оно может на землю. В ином случае говорилось бы о нашем приходе в Его царство. Но даже если и как «наступит» не вполне ясно, где - на земле или на небесах. Да и на небесах оно уже есть.

Разумеется, нельзя придавать Тысячелетнему царству чрезмерно чувственную форму земного рая с плотскими удовольствиями. Скорее его следует понимать как торжество справедливости и правды Бога на земле.

Теперь рассмотрим, что такое коммунизм, как он понимался классиками марксизма-ленинизма, и как менялся смысл, вкладываемый в это понятие с течением времени.

К. Маркс в своей ранней работе «Экономическо-философские рукописи 1844 года» писал: «Коммунизм как положительное упразднение частной собственности — этого самоотчуждения человека — и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т. е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму; он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение»[v].

Из приведенного отрывка видно, что главным для Маркса в коммунизме было не упразднение частной собственности, а возвращение человека к самому себе как созданию общественному и человечному. Ликвидация частной собственности была только средством, без которого достичь поставленной цели было невозможно.

Богатство воспринималось им как средство, которое убивает суть и высокое естество человека, которое подчиняет его себе и требует положить на алтарь своего самовозрастания в качестве жертвы все духовное и нравственное, что только есть у людей: «Чем меньше ты ешь, пьешь, чем меньше покупаешь книг, чем реже ходишь в театр, на балы, в кафе, чем меньше ты думаешь, любишь, теоретизируешь, поешь, рисуешь, фехтуешь и т. д., тем больше ты сберегаешь, тем больше становится твое сокровище, не подтачиваемое ни молью, ни червем – твой капитал. Чем ничтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчужденная жизнь, тем больше ты накапливаешь своей отчужденной сущности»[vi].

Данные строки могут показаться крайним преувеличением, но Маркс, будучи выкрестом, (когда ему было около 4 лет, его отец Хайнрих Маркс и вся семья перешли из иудаизма в лютеранство) выросшим в протестантской среде, прекрасно понимал, о чем пишет. Ф.М. Достоевский называл это немецким способом накопления богатства.

Спустя шестьдесят лет после Маркса Макс Вебер блестяще описал данный процесс языком социологии в работе «Протестантская этика и дух капитализма». Только он как исправный протестант полагал, что процесс капиталистического производства являет собой благо. Вебер рассматривал религиозные установки по получению божественной благодати как пути к спасению души, характерные для крупных протестантских сект Голландии и Северной Америки 17 – 18 веков: баптистов, методистов, адвентистов, мормонов и др. Согласно их представлениям, для получения божественной благодати недостаточно ходить в церковь/молельный дом и соблюдать все церковные каноны. Эти условия обязательны, но недостаточны. Человек должен делать еще две вещи: категорически избегать роскоши и эффективно трудиться. Иначе говоря, он должен иметь хороший теплый дом, добротную удобную мебель и одежду, достойное питание и др. Все это необходимо ему для того, чтобы эффективно работать. Поскольку роскошь работе не помогает, следовательно, она недопустима.

Люди должны много и эффективно работать. Критерием эффективности является прибыль. Когда появляется прибыль, то при соблюдении воздержания, это можно считать получением божественной благодати и шансом на спасение после физической смерти (это принципиально отличается от соответствующих представлений православия, которые будут разобраны ниже). Поскольку потребление предметов роскоши запрещено, равно как и ростовщичество, то человеку для того, чтобы не утратить благодать, необходимо вкладывать получаемую прибыль в расширение производства. И так всю жизнь, пока есть физические силы.

Такое целеполагание во многом определяет то, что именно страны с преобладающим протестантским населением сумели стать наиболее развитыми в экономической системе эпохи модерн. Но если классический капитализм полагает такое мироустройство за благо, то Маркс, как было показано выше, считает его отчуждением сущности человека, проявлением ничтожности его бытия и снижением проявлений самой жизни человека, препятствующим его духовному, моральному и интеллектуальному развитию и совершенствованию.

В.И. Ленин в вопросах понимания коммунизма не имел принципиальных расхождений с Марксом, но столкнувшись с необходимостью руководить единственным в мире социалистическим государством и объяснять малограмотным массам, к какому обществу их ведут большевики, вынужденно несколько упрощал его дефиницию. В частности, в декабре 1919 года в речи на I съезде земледельческих коммун он определял коммунизм как высшую «ступень развития социализма, когда люди работают из сознания необходимости работать на общую пользу»[vii].

Между тем, со временем работа интеллектуальной мысли в Советском Союзе пошла на спад, и в программе КПСС семидесятых годов коммунизм определялся как “… бесклассовый общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства, полным социальным равенством всех членов общества, где вместе с всесторонним развитием людей вырастут и производственные силы на основе постоянно развивающейся науки и техники, все источники общественного богатства польются полным потоком и осуществится великий принцип “от каждого — по способностям, каждому — по потребностям”. Коммунизм — это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников, в котором утвердится общественное самоуправление, труд на благо общества станет для всех первой жизненной потребностью, осознанной необходимостью, способности каждого будут применяться с наибольшей пользой для народа”[viii].

Таким образом, коммунизм превратился в капитализм, где у всех будет все, его смыслом стало не совершенствование человека и возвращение ему подлинно человеческой сущности, а достижение богатства каждым. Исчезло главное – мессианство и восхождение человека.

Между тем, все, что говорится у Маркса о развитии обобществленных производительных сил общества, гигантском росте производительности труда и изобилии при коммунизме служит совсем не приземленным материальным целям, не насыщению утробы каждым, а целям духовным. Оно служит возвышению человека, формированию человека-творца с помощью двух средств: через труд на благо общества, на благо всех и через появление у человека, благодаря невозможной при капитализме производительности труда, свободного времени.

Свободным временем К. Маркс считал время, которое не используется человеком для зарабатывания средств к существованию и которое необходимо человеку «…для образования, для интеллектуального развития, для выполнения социальных функций, для товарищеского общения, для свободной игры физических и интеллектуальных сил…»[ix]. При этом свободное время и его наличие он считал истинным богатством: «Но свободное время, время, которым можно располагать, есть само богатство: отчасти для потребления продуктов, отчасти для свободной деятельности, не определяемой, подобно труду, под давлением той внешней цели, которая должна быть осуществлена и осуществление которой является естественной необходимостью или социальной обязанностью …»[x].

То, сколько свободного времени имеет человек и как им распоряжается, является по К. Марксу критерием развития индивида. К. Маркс разделяет все свободное время на две части – на время для отдыха и досуга и время для интеллектуального совершенствования.

Свободное время, говорил Маркс, — время не только досуга, но и «более возвышенной деятельности», цель которой — производство не просто полезных вещей и даже идей, но самого человека как общественного существа, всей суммы его отношений с другими людьми.

Может показаться, что возвышение человека, его нравственный и интеллектуальный рост, внимание к его творческой функции, превращение в человека-творца, о которых говорит Маркс в своих представлениях о коммунизме, противоречат основным постулатам христианства. Однако это не так.

Для того чтобы разобраться в данном принципиально важном вопросе, необходимо понять, что является высшей целью и смыслом жизни каждого православного человека. На первый взгляд это попадание после смерти в рай.

Но думать так значит совершенно не понимать самой сути учения Христа, точно так же как и сводить коммунизм к сытости и обеспеченной жизни для всех. В действительности главная цель всякого православного человека - это переход от жизни тварной к жизни Божественной, это соединение с Богом через получение божественной благодати или Обожение (по-гречески – θέωσις или Теосис ). Только соединившись с Богом, человек может найти путь к спасению.

Надо сказать, что в Новом Завете нет понятия теосис, но в нем имеется явное указание на его возможность. Вот одна из очевидных предпосылок к обожению : «… да будет все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, - да уверует мир, что ты послал Меня»[xi].

Многочисленные указания как совершенно ясные, так и иносказательные, на возможность обожения имеются в посланиях и псалмах. Так в одном из псалмов приводятся слова: «Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего - все вы»[xii]. В первом послании Петра сказано: «Будьте святы, потому что Я свят»[xiii] .

Евангелист Лука также говорил о соединении человека с Богом в Царстве Божьем, но несколько завуалированно: «И ещё сказал: чему уподоблю Царство Божие? Подобно оно закваске, которую взяла женщина и положила в три меры муки, доколе не вскисло все»[xiv]. Есть основания полагать, что под процессом вскисания имеется в виду именно движение человека к Богу через Его постижение и как результат - соединение с Ним.

Святой Ириней Лионский, веривший в обожение, говорил в связи с ним, что Сын Божий стал сыном человеческим для того, чтобы и сам человек сделался сыном Божиим.

В процессе обожения происходит преображение природы человека и, стремясь к Богу, он и сам нравственно уподобляется Богу. Если исходить из того, что человек был создан Богом по образу и подобию своему, то соединение человека с Богом есть возвращение к своему истинному естеству. И это, в известном смысле, имеет некоторое сходство с представлением Маркса о возвращении человека к самому себе.

В процессе сближения коммунистического идеала и христианства важное место занимает человек как творец. Может ли он, от рождения слабый и в процессе жизни практически непременно грешный, стать творцом?

Широко распространено мнение о том, что только Бог Отец, или иначе Создатель, Демиург (от греческого δημιουργός - Творец) является Творцом, а творческая функция не перешла даже на Сына. Но это заблуждение было рассеяно еще на Никео-Цареградском Вселенском соборе, когда были внесены добавления в Символ Веры, в соответствии с которыми Святой Дух (Άγιο Πνεύμα) вместе с Отцом и Сыном является Творцом как невидимого, так и видимого миров — «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою»[xv].

О том, что творческая функция распространилась от Отца и на Сына, и сын также способен к творению миров, говорит множество мест в Новом Завете. Вот только некоторые из них. Христос, сказано в Евангелии от Иоанна, есть Слово, а слово и есть Бог: «В начале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть»[xvi].

Послание к Евреям творческая миссия Сына выражена с предельной очевидностью: «Бог … в последние дни сии говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, через Которого и веки сотворил. Сей будучи сияние славы и образ ипостаси Его, и держа все Словом силы Своей, совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную престола величия на высоте, будучи столько превосходнее ангелов, сколько славнейшее пред ними наследовал имя»[xvii].

Апостол Павел в Послании к Колоссянам, говоря о Христе, описывает Его как Того, от Кого все люди имеют искупление «Который есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари (т.е., что Христос первенец, первороден). Ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, - все Им и для Него создано. И Он есть прежде всего, и все Им стоит»[xviii]. Кажется, яснее уже сказать нельзя.

Из приведенного видно, что и Сын вместе с Отцом и Святым Духом является Творцом. Но если человек, о котором, как отмечалось выше, сказано, что он есть в Боге, а Бог есть в нем, «вы - боги, и сыны Всевышнего - все вы», «Будьте святы, потому что Я свят», соединится с Богом (по христианскому верованию), или вернется к самому себе при коммунизме (по представлениям К. Маркса), то творческая функция, хотя бы в какой то своей части, распространится и на него. Таким образом, и в приверженности творческому началу человека нет глубинных, принципиальных противоречий между христианством и коммунистической идеей.

Более того, некоторые современные мыслители рассматривают коммунистический проект именно через призму творчества человека. В частности, С.Е. Кургинян в цикле лекций «Школа сути» определяет коммунизм как раскрепощение и пробуждение высших творческих способностей в каждом человеке. В данном определении он абсолютно созвучен как К. Марксу, так и христианскому творческому началу. Очевидно, что это важное движение мысли в направлении сближения коммунизма и христианства, союз которых только и может остановить надвигающуюся вселенскую катастрофу.

Теперь о роли России и православия в мечте о Тысячелетнем царстве и коммунизме.

Еще с детства из курса отечественной истории мы знаем, что в 1523 и 1524 годах монах одного из псковских монастырей старец Филофей в посланиях московскому государю выдвинул концепцию Москвы, как Третьего Рима. Первые два Рима (Рим и Константинополь) пали, а третий – стоит, а четвертому не бывать, и Великий князь московский является единственным православным государем. Но что это значит, в каком смысле Москва сравнивается с двумя первыми Римами? Может быть великостью своего войска, обширностью владений или богатством казны? Нет. Едва ли истинно православный человек мог гордиться такими грубыми, зримо осязаемыми факторами. Здесь было что-то еще совершенно нематериальное, уходящее корнями в христианское вероучение и христианскую эсхатологию.

Можно предположить, что это была концепция катехона (от греческого κατέχων - удерживающий). Представление о катехоне было разработано апостолом Павлом, согласно которому катехон - это некое временное образование, которое упорядочивает существующий мир и препятствует тем самым победе сил тьмы и концу света. Об этом ясно говорится во втором послании апостола Павла к Фесалоникийцам: «Ибо тайна беззакония уже в действии, только не свершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь…»[xix]. Сам апостол Павел, несмотря на гонения в отношении первых христиан, считал катехоном Римскую империю. В дальнейшем им считали Византию. Есть все основания полагать, что истинный смысл концепции Третьего Рима состоит именно в том, что катехоном стала Россия. Ибо не может православный русский человек подобно англосаксу гордиться чисто внешним проявлением физической силы и богатства. Ему дороже справедливость, сила духовная, сила духа, сила правды, правды Бога на земле.

Россия как катехон во многом формировала мессианское начало русских, на которое не смогли повлиять ни реформы патриарха Никона и Алексея Михайловича, ни погром, устроенный в стране Петром, ни переход к имперской фазе развития. Хотя, конечно, народ чувствовал, что происходит отклонение от истинной веры, что и отразилось в силе и глубине церковного раскола, в убеждении многих православных в том, что царь Петр – антихрист. Однако все это не поколебало народного представления о своей миссии, которое определялось рядом специфических черт русского православия.

Прежде всего, имеется в виду инобытие в бытии или трансцендентное в имманентном и имманентное в трансцендентном. Здесь речь идет об источнике божественной благодати, дающей спасение. Как было показано выше, протестантизм видит его в эффективном труде и воздержании от роскоши. Католицизм – через религиозные обряды, осуществляющиеся в церкви. В отличие от них русское православие, наряду с обрядом, предполагает, что благодать разлита вокруг нас в мягкой русской природе. Например, свет (трансцендентное), проникающий сквозь листву берез (имманентное), или отражающийся в зеркальной глади озера. Таким образом, русский человек фактически живет среди божественной благодати и как бы окружен ею.

Другой особенностью является целостность или холистичность (от греческого ὅλος - весь, целый) русского православия, иначе говоря, единство красоты, истины и справедливости. Истинное не может быть некрасивым или несправедливым, и наоборот. Символом целостности является Иисус Христос, объединяющей в себе все эти три ипостаси. И человек, созданный по образу и подобию божьему, также должен быть целостным. Разделение истины, справедливости и красоты произошло еще в античные времена: гносеология, этика и эстетика соответственно. Долгое время, указанное разделение на Западе сдерживалось христианством, но по мере снижения его роли в жизни общества расщепленность Западного мира стала нарастать. В России же благодаря православию, этого не произошло. Очень ярко описал русскую холистичность и ее отличие от западного рационализма Николай Бердяев: «Подобно немецким романтикам, русская мысль стремилась к целостности и делает это более последовательно и радикально, чем романтики, которые утеряли целостность. Целостность христианского Востока противополагается рационалистической раздробленности и рассеченности Запада»[xx].

Наконец, русское православие предельно хилиастично. Оно мечтает о царстве справедливости, о Граде Земном, живущем по законам Града Небесного – по правде Бога. Это нашло свое отражение в сказании о Граде Китеже, лежащем на дне озера. И русский человек ищет Град Китеж. В известном смысле Николай Бердяев признает страстную мечту русских о хилиазме, хотя и не употребляет этого понятия: «В Московском царстве, сознавшим себя Третьим Римом, было смешение царства Христова, царства правды, с идеей могущественного государства, управляемого неправдой»[xxi].

И из этого русского хилиазма выходит глубинный русский народный коммунизм. Именно благодаря глубоко укоренившейся в сознании мессианской идее и глубинному народному коммунизму русский человек в конечном итоге принял социалистическую революцию в России и поддержал ее.

Большевики предложили народу создать царство свободы и справедливости здесь на земле, и это соответствовало поиску, созданию, строительству Града Китежа, Тысячелетнего Царства, мечтой о которых жил русский человек. Более того, даже перенос столицы из чуждого народному сознанию Петрограда/Санкт-Петербурга, построенного на мужицких костях, в Москву имел не только военно-политическое, но и символическое значение: возврат к Московскому царству, хотя едва ли сами большевики думали о таком подтексте указанного акта.

Большевики вернули русскому народу его мессианство, но несколько в ином аспекте: освобождение всего рода людского от угнетения, неравенства, несправедливости. И это также было созвучно душе народа. Данный аспект очень точно отметил Бердяев: «… в мифе о пролетариате по-новому восстанавливался миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианства с пролетарским мессианством»[xxii].

Таким образом, все приведенное выше позволяет полагать, что в России есть точки соприкосновения религии и коммунизма, церкви и лево-патриотических сил общества для спасения страны и народа, а с ними и всего человечества (вне вселенской миссии, только для самого себя русский человек ничего делать не будет).

Но есть ли еще где-то народ, способный осуществить союз церкви и коммунистических сил ради спасения от глобальной катастрофы, к которой ведут мировые постмодернистские элиты? Да, он, точнее они, есть. Это народы стран Латинской Америки.

Латиноамериканцы сталкивались поочередно с колониальным гнетом, неоколониализмом и гегемонизмом глобальных элит. В этой связи возник серьезный диссонанс между христианским вероучением, привнесенным на континент европейцами, и жестокой повседневной реальностью окружающей действительности. Возник вопрос, как сохранить свое христианское естество на тотально угнетенном и беспощадно эксплуатируемом континенте. Священству и пастве было остро необходимо вернуться к изначальному христианству, объединяющему людей в любви и справедливости, а не отчуждающему их друг от друга. Ответом на это требование времени и совести стала теология освобождения, появившаяся в шестидесятых годах 20-ого века. Смысл ее в сближении эгалитарных положений христианства и коммунистического идеала.

Не вдаваясь в основные постулаты этого учения, ибо это не входит в задачу настоящей статьи, следует отметить, что оно переживало взлеты и спады популярности, и в настоящее время вновь находится на подъеме. При этом папский престол всегда относился к ней крайне негативно. Папа Иоан Павел второй (самый политизированный папа двадцатого века) в восьмидесятые годы даже отлучил от церкви всех никарагуанских священников, придерживавшихся теологии освобождения и сотрудничавших с сандинистским правительством.

Несмотря на это, ряд крупных теологов и деятелей церкви в Латинской Америке продолжали придерживаться указанных взглядов. Но дальше всех, пожалуй, пошла Мать Тереза, которая во время своей поездки на Кубу в 1986 году, характеризуя отношения между христианством и социализмом, сказала, что считает учение Христа глубоко революционным и полностью соответствующим делу социализма. Оно, по ее мнению, не противоречит даже марксизму-ленинизму[xxiii].

Такие левые лидеры стран Латинской Америки как Даниэль Ортега, Эво Моралес, Уго Чавес и Рафаэль Корреа разделяют положения теологии освобождения. Наиболее ярко в своей речи на Рождество 2005 года высказался по данному вопросу президент Боливарианской Республики Венесуэла Уго Чавес: «Для меня Рождество - это Христос. Христос - бунтарь, Христос - революционер, Христос - социалист»[xxiv].

Но вернемся в Россию. Для того чтобы сближение между лево-патриотическими силами и церковью произошло, обе стороны должны сделать ряд шагов по исправлению ошибок.

Левые признают ошибочность антирелигиозной политики советского периода, как в активной форме воинствующего атеизма, так и образца «тихого» ущемления церкви 60 - 80-х годов, и обязуются не проводить ничего подобного в будущем. Пожалуй, основные лево-патриотические силы уже готовы и делают это.

Церкви, в свою очередь, следовало бы прекратить к месту и не к месту ругать советское прошлое и заострять внимание на имевшем место в то время насилии над ее служителями. Ведь и в Московском царстве и в Имперской России насилия над священнослужителями было много. Достаточно вспомнить судьбы нестяжателей преподобного Нила Сорского, Никиты Пустосвята, лидеров староверов, священства, замученного Петром I.

Это сделать нетрудно. Труднее - другое. Изначально церковь имеет двойственный характер. Она имеет откровения Бога, который «есть глава тела Церкви» и это делает ее продолжателем дела Христова, носителем духовности, звеном, соединяющим человека с Богом. Но в тоже время она есть социальный организм, вписанный в окружающую мирскую, вполне материальную жизнь. И в этой своей ипостаси она очень уязвима, подвержена искушениям и, к сожалению, порой, погоне за суетным и меркантильным. Что, в той или иной степени, и имеется в настоящее время. Мы не можем винить ее за это, ибо любой социальный институт (церковь, армия и т.д.) отражает реальное состояние нашего общества. Люди, приходящие служить церкви, это мы сами и есть. Преодоление этого препятствия сложно. Оно дается через преодоление самого себя, через индивидуальное и коллективное восхождение и, да простят мне служители церкви, через коллективный теосис церкви. Но как бы ни было трудно, жизненно необходимо, чтобы церковь преодолела возникший дисбаланс и приблизилась к тому, какой ее замыслил Христос – церкви бедных.

Это многократно увеличит авторитет церкви и поможет сплотить все здоровые православные и светские силы России к предстоящей битве Света и Тьмы, добра и зла, высоких смыслов и низменных страстей, битве за Тысячелетнее царство, битве за Коммунизм.

Мы не знаем, кто поведет воинство Света. Но, быть может, все будет, как предсказал Александр Блок: «В белом венчике из роз впереди Иисус Христос».

“Эта серия фильмов о том, как те кто у власти использовали теории Фрейда, чтобы пытаться контролировать опасные толпы в эпоху массовой демократии”. - Адам Куртис (введение к первому эпизоду). Смотреть обязательно!