Форум : беседа с батюшкой

scanira пишет:

---

Кады ведают, то точно знают что говорят и за каждое слово в ответе, согласны? Но вот чую нутрой я (да и ненутрой видю и не только видю, да и не я тоже), что не  свои слова (не все свои) ПРОПОведаете и сами в часть не верите даже… че там, так сказать … Ведающих (истино) за версту осчучаеца(звиняйте)… Мож работа такая? 

Да правильно видите что не мои слова, а моей высшей сущности через мутную призму эго  и поэтому нельзя буквально и слепо верить всему что говорю. Есть Учителя у меня и помимо предков, их учение называется “адвайта”, можете поискать если интересно. Всю информацию сейчас необходимо подвергать сомнению и внутреннему анализу, формировать собственное видение от всего, о чем говорится, пишется,  мыслится.

А вот что касается лично вас, где ваша собственная сказка? Вы так ничего из нее и не рассказали. Наверное она еще не сочинена, не готова и сервак ваш пустой до сих пор? Я вам намекал, что времени мало осталось и можете конечно это глупостью считать, но смерть, которая ждет человека в каждое мгновение его жизни - это далеко не сказка, не глупость и не шутка, согласитесь. (не смеюсь тут, серьезен) 

coal пишет:

Shaman_b,

 Но вы не видите, значит вы просто обычный человек, и не следующего уровня, а где-то между уровнями, как и многие из нас.

coal, да я обычный человек и точно так же как большинство людей ищу себя, выхожу на контакт с высшим Я, практикую, читаю книги, пришел сюда общаться. Покажите мне пожалуйста мои слова где я говорю, что я чем-то выше других людей,  просветленнее или как вы говорите “прокачаннее”.

У меня внутри обнаружилось какое-то философское информационное ядро, основа духовного знания и если честно, то я до сих пор определенно не знаю что мне со всем этим делать. Книгу писать пробовал - не пишется. В церкви-храмы никакие не тянет. Исцелял людей от никотиновой и алкогольной зависимости - успешно. Вывел из разных сект несколько человек по просьбе их близких. Практикую в группе шаманов трансовые магические упражнения, но с внутренней теорией пока что пришел сюда. Пишу все своими словами без передираний и копипастов, ибо не люблю копипаст, лучше из памяти то, что зацепило скажу.Поэтому не понял, где вы увидели какое-либо превосходство с моей стороны ?

I

     Схимонахиня Сепфора, в миру Дарья Николаевна Шнякина (урожденная Сенякина), родилась в крестьянской семье, в селе Глухово Гавриловского уезда Тамбовской губернии 19 марта 1896 года по старо­му стилю. Отец ее, Николай Алексеевич, крестьянин-середняк и мать, Матрона Герасимовна, были трудолюбивыми, честными, верующими людьми, хотя и неграмотными. Из тринадцати детей, родившихся у них, выжило только трое: Дарья и ее братья Василий и Павел. Первый брат был впоследствии убит на    войне 1914 года, второй при раскулачивании, в начале 30-х годов.

     Матушка в конце своей жизни (а она прожила сто один год) вспоминала: «Жили мы хорошо с родителями, ходили в храм… Икона на вратах… Монахи были в родне моего отца: один монах, а другой жил как монах — все знал… В маминой родне было три монахини и один монах».

     Дед Дарьи, крестьянин Алексей, много ездил по святым местам. В 1903 году привез семилетней внучке четки. Матушка вспоминала также, как учили ее Иисусовой молитве жившие в Глухове при храме Покрова Божьей Матери монахини, обучая ее шитью и ткачеству, они говорили, что во время работы нужно произносить молитву «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную»…

     Работы в деревне было много. К ней крестьяне приобщались уже с детства. Труд тяжелый, разнооб­разный: в огороде, в лесу, на пашне да на скотном дворе. В воскресенье ходили в храм. Жизнь была у нас в деревне простая, среди русской природы – открытой Божьей книги, говорящей о Создателе.

     На третьем году войны смертью храбрых пал на поле брани брат Дарьи Василий. Вскоре скончался отец, ему было в это время всего сорок пять лет. Почувствовав приближение смерти, он зажег свечу и, сжимая её в холодеющих руках, сказал: «Подержите меня… Я сейчас умру». Дарье исполнилось двадцать лет. Отец, пока был жив, не выдавал ее замуж, так как знал, что она этого не хочет. Она желала принять иноческий постриг. Вера её была углубленной в Боге, она не хотела творить самочиния, жить по своей воле, она не просила родителей, позволить ей покинуть мир. Не забыл и Господь причислить ее к ангельскому чину. Он повел эту верную Ему душу через многие испытания и наградил великими духовными дарами.

     Долог был этот поистине узкий и каменистый путь для матушки Сепфоры! Господь, сотворивший обитель в ее сердце, не оставлял ее. Она любила Господа и знала, что тот есть любящий Его истинно, кто исполняет Его заповеди. Людям казалось, что перед ними грубая крестьянка, неграмотная, в самой простой, всегда темной одежде, в лаптях, а потом в сапогах или чунях с глубокими галошами, всегда покрытая платком, а это был духовно просвещенный – Самим Богом – человек, не изучением, а духом постигший многие тайны аскетического делания.

     Когда после кончины отца, в 1916 году, к ней посва­тался молодой односельчанин Димитрий Шнякин. Человек верующий, бывавший в Сарове и Дивееве. мать Дарьи благословила этот брак. Девушка безропотно подчинилась. Она вошла в большую зажиточную семью: у свекра, старосты сельского храма, было четверо сыновей и дочь, большое хозяйство. Он не позволял своим детям после женитьбы отделяться от пего, и вот в доме собралось пять снох, пять молодых женщин. Дарья стала старшей снохой, которой по чину полагалось за всем следить, всем распоряжаться, словом, быть домо­правительницей. Матушка вспоминала, что ей тогда «лапти некогда было снять, не то что отдохнуть». Она справлялась со всеми делами, и все были ею довольны. И совсем не устава т. Господь давал силы, так как она постоянно помнила о Нем.

     В 1917 году у нее родилась дочь Александра. Затем сын Владимир, который умер младенцем. И в 1922 году — дочь Параскева. После рождения Параскевы свекровь, довольная ее трудами и духовным устроением, отпустила ее с глуховскими паломницами в Саров и Дивеево. Время было трудное. Кругом по деревням – голод и болезни, нищета и запустение. Саровские монахи и дивеевские инокини лишены были новой властью всего хозяйства, жили в великой скудости. Саровский настоятель Руфин (уже предпоследний) выбивался из сил, не зная, как накормить братию.

     Паломники, простые русские люди, шли по проселкам через поля и леса, ночуя в стогах сена или на лесных полянах, подкрепляясь в пути сухарями с водой. Несли в святую обитель что кто мог: кусок полотна, новые лапти, немного крупы, соли, постного масла… Дарья также несла в мешке за спиной милостыню для иноков. Она шла, как и все богомольцы, босая, с палкой в руке, неустанно повторяя Иисусову молитву. В 1924 году, после рождения дочери Лидии, также ходила опять в Саров. Через три года обитель преподобного Серафима зарыли. А в 1928 году, через год после рождения дочери Нулин. Дарья с несколькими паломницами отправилась пешком в Киев, в монастырь Киево-Печерской Лавры. Были времена, когда волна за волной калились на русских людей, на русскую Церковь скорби. Господь шел но Руси Святой в терновом венце.

     Посетил Он и Глухово. В 1933 году свекор Лары» по­строил для нее с мужем новую избу и выделил часть хозяйства: лошадь, корову, овен,, разный инвентарь.. Но в это время власти начали устраивать колхозы, разо­ряя при этом крестьянские хозяйства, арестовывая и преследуя несогласных. На Тамбовщине этому сопротив­лялись очень сильно: вспыхивали крестьянские восста­ния, подавлявшиеся силами регулярной армии. Началось массовое «раскулачивание» неугодных крестьян. Середняк и просто работящий мужик-одиночка также считались ку­лаками. Смерть катилась из одного двора в другой…

     Муж Дарьи не сомневался, что дело дойдет и до них. В надежде, что без него жену и детей здесь не тронут, он уехал в поселок Болохово, что в тридцати километрах от Тулы. Там открыто было месторождение каменного угля и начиналось строительство шахт. Он рассчитывал об­основаться в Болохове и вызвать семью туда. Едва он уехал, как в Глухове началось раскулачивание, и притом в самой жестокой форме. Шнякины на предложение отдать все имущество в колхоз ответили отказом. Добрались и до свекра с сыновьями и до Дарьи с детьми. Матушка вспоминала: «В 1933 году, на Покров, нас раскулачили. Прямо взяли за руки и вывели за ворота: иди куда хочешь… И стали ломать избушку – по бревнушкам весь дом разобрали» – Господи помилуй! Дарья с детьми стоит у изгороди, смотрит и удивляется: «Зачем это ломают новый дом? На дрова что ли?..» Не прошло это Дарье даром: сразу все зубы выпали.

     Младший брат Дарьи Павел и еще трое молодых му­жиков отказались идти в колхоз. Пьяные уполномоченные отвели их к церкви и на глазах односельчан не за­стрелили, а побили до смерти камнями, по образу иудеев, казнивших святого архидиакона Стефана. Дарья видела эту страшную картину. Избитого свекра и других людей отправили на Соловки. Свекровь поехала с мужем и умерла в пути.

     Наступила зима. Жить было негде. Никто в селе не хотел пускать Дарью к себе, – боялись властей. Но вот бедная вдова Агафья, которая жила на краю села и была нелюдимой, приняла их. Дочь Параскева, вспоминая те времена, зиму, а потом и лето, рассказывала: «Что ели? Да что все, то и мы. Травку вот… Всю и поели, что у дома росла. Да как быстро она росла-то, прямо диво. Натолчем, бывало, какой крупицы туда, если есть… Хлеб пекли из картошки: немного муки добавим – и хорошо. Мама шила много на заказ, вот, глядишь, узелочек и дадут. А так и милостыню просили, что ж… В зиму холодновато было: топить нечем – ни дров, ни соломы… «Вы, – говорят, – кулаки, вам не положено». Собирали на полях сухие подсолнухи, связывали и топили ими. Иной раз навозом». Дарья шьет. Параскева в няньках у крестной. Старшая, Александра, уехала к отцу. А через два или три года в Болохово переехала вся семья. Там жили до начала Великой Отечественной войны.  

    В Болохове, надо сказать, семье ненамного стало легче. Та же скудость во всем. Жили

Матушка во дворе

 долгое время в про­ходной комнатушке, спали вшестером на полу, соседи через них перешагивали. Отцу чаще всего доставались случайные заработки: то щиты для снегозадержания на железной дороге сколачивать, то на хлебозаводе дрова колоть, то истопником трудиться. Александра и Парас­кева тоже где могли работали. Сюда, в Болохово, при­ехала мать Дарьи, Матрона Герасимовна, пожила два ме­сяца и скончалась. В 1937 году семье дали отдельнуюкомнату в коммуналке, стало хоть немного удобнее.

Дарья работала в горсовете уборщицей. Параскевавспоминала, что мать ее «Бог весть, чем питалась… Вес отговаривалась: «Ешьте, ешьте… я не хочу». Отец оби­жался, – видел же все».

     Как семья пережила войну 1941 —1945 годов, оста­ется почти неизвестным. Дочь Параскева лишь кратко заметила: «Войну мы в деревне перетерпели, там не бом­били. И тут нелегко было, как всем. Отца-то в армию взяли… А после победы возвратились под Тулу. И отец пришел с фронта. Снова все вместе…» Жизнь начала налаживаться. Все дочери учились. Александра закончила рабфак в Туле, приобрела специальность бухгалтера. Параскева окончила педагогическое училище. Лидия после школы-десятилетки училась в финансовом институте.

     Но скорби продолжали посещать семью. В 1946 году Параскева вышла замуж, через четыре года муж скон­чался. Прошло еще пять лет, – умер супруг Дарьи. В 1956 году обстоятельства привели семью в бывший поселок, а ныне город Киреевск1. В восьми километрах от города, в селе Панине находился храм, который никогда не закрывался. Дарья с детьми, а чаще одна, стала посещать его.

     После кончины мужа она еще не была монахиня, ос­тавила всякое попечение о земном. Дочери выросли и теперь могли позаботиться о ней, о ее очень небольших нуждах. Ее все чаще стали называть матушкой Дарьей. Ее хорошо знали священники и весь клир храма, бывав­шие там монахи и многие миряне. Верующие из простых людей все чаще стали прибегать к ней за сове­том или утешением. У нее появилось несколько духов­ных чад, ничего не предпринимавших без ее слова. Дома с дочерьми читала акафисты. Правило свое молитвенное вычитывала одна.

м. Досифея с родственниками

     Старшую дочь матушки Дарьи Господь привел в Сергиев Посад, где нашлась для нее работа почтальона. В скором времени удалось ей купить там часть небольшого дома – комнату с пристроечкой, огородом и сараем для дров. Овражный переулок, где находился этот домик, вблизи стен Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Матушка Дарья стала сюда приезжать, подолгу жить у дочери посещать монастырские богослужения. Однажды вматушка Дарья уединенно молилась, и вдруг явились КиреевскеАнгелы, которые стали ходить вокруг нее, совершая какой то обряд. Когда они начали одевать ее в монашеские одежды, она поняла, что это – постриг. Вскоре

Дарья приехала в Лавру и здесь, на исповеди, рас­сказала о своем чудном пострижении в иночество. Тогда ее благословили на постриг мантию, который совершили здесь, в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, 20 октября 1967 года. Она была наречена Досифеей. Это произошло так незаметно, что даже дочери матушки далеко не сразу об этом узнали.

II

       Матушка Досифея целые годы проводила в Сергиевом Посаде у дочери Александры, но иногда вынуждена была уезжать в Киреевск, так как не всегда могла здесь уединяться, в маленькой комнате и в пристройке все время кто-нибудь ночевал: родственники, знакомые, паломники. Александре даже приходилось самой проводить ночи в сарае па дровах. А в Киреевске у матушки была уединенная келейка. Соседи ее знали как «бабушку Дашу», а у этой бабушки – схимническая молельня, где нет ничего лишнего: кровать, столик, стул и божница с иконами. На гвозде плащ-пальто на все сезоны. На полу – три кирпича. Когда бывало холодно, Параскева нагревала эти кирпичи на плите и, завернув во что-нибудь, подкладывала матери под бок.

Бабушка Даша

     Она всегда с четками, по большей части в безмолвии и богомыслии, но внутренняя ее жизнь почти никому не была открыта: эта тайна была явной лишь для Господа. О высоте этой жизни догадывались по случаям прозор­ливости, которую она проявляла. Многие уже заметили, что она ничего не говорила просто так. И если что советовала – делали. Монахиня С. рассказывала: «Как-то приезжает племянник, делится со мной своей бедой: назначили ему операцию в Москве. Перетрудился с отцом на тяжелой физической работе, да и сорвал себе позвоночник. Я его отправляю к матушке, а та ему говорит: «Никакой операции, только тяжелого не поднимай». Он ее послушал, и все обошлось. Поясок матушкин носил, она ему дала…

     Помнится, приходим мы к матушке с сыном Виктором. Он ей в подарок захватил воблу, так уж ему захотелось. Матушка ее взяла, а ему дает маленькую такую рыбку, соленую-пресоленую, а это, мол, тебе. Дочь ее еще ругала: «Что ты даешь, ее и есть нельзя!» А я сразу поняла –  солоно ему придется… И точно, вскоре сделали ему операцию… Больно сложная была, с трудом выкарабкался. А матушка сказала, что без молитв за него он бы умер… А еще, помню, перед операцией спрашивает меня: «Тебе какой сын помогает?» Я ей говорю: «Средний, Виктор». А она мне: «И у него денег не будет, и у тебя». Все правильно, так и вышло».

     Пользовавшаяся советами матушки с отроческого возраста П. вспоминает: «Трижды матушка спасала меня от нечаянной смерти. Первый раз, это когда перед родами приложилась у нее к иконе Царицы Небесной. Медицинские заключения свидетельствуют о немалом удивлении врачей, что я и мой ребенок остались живы. После родов матушка многое мне открыла: «Смерть твоя была близка. Если бы не Царица Небесная, ты бы умерла». Прямо так и сказала… По ее доброму совету я, отправляясь в дорогу, всегда брала с собой икону свя­тителя Николая. В одну такую поездку случилась авария с автобусом, и я осталась жива лишь потому, что молитвы матушки удержали меня от того места, куда я хотела поначалу сесть. Второй аварии удалось избежать благодаря тому, что но дороге на автостанцию мне встретилась монахиня Е., с которой я задержалась, что­бы дать ей денег на монастырь. И тут откуда-то вырулил другой автобус, следовавший по нужному мне маршруту. Я и еще три женщины решили не дожидаться рейсового и поехали на нем. Рейсовый пошел следом за нами и попал в тяжкую аварию. Погибло 12 человек. Мое спасение я тоже приписываю матушкиному заступни­честву, потому что у меня имеются к тому основания… Матушка мне говорила много наставлений, и если я исполняла их, то у меня все ладилось, но если проявляла своеволие, то и расплата была очень горькая… Еще при жизни матушки приснилась она мне стоящей не на земле, а как бы в воздухе, и по правую руку Спасителя… Мне была показана книга и был голос: «Все записано». Когда я рассказала сон матушке, она просила никому о том не говорить…»

МатушкаСепфора в Киреевске

В помяннике матушки Сепфоры были записаны многие десятки мирских и монашеских имен. Она умела утешить скорбящего. Обличить могла, назвав человеку грехи, которые тот не смел и выговорить.

    Монахиня Пантелеймона, духовная дочь матушки Сепфоры, вспоминала, что в первый же день ее знакомства с матушкой (это было в 1973 году), та предсказала ей монашество, но не прямо, а подарив Псалтирь и черный платок. Затем матушка стала учить ее читать на церковно-славянском языке и поправляла ее ошибки. Исповедоваться посылала в Тулу, в храм Двенадцати Апостолов, а потом напоминала грехи,  которые на исповеди не были сказаны. С некоторого времени стало попадаться им  что-нибудь Оптинское.

        Сначала появилась молитва Оптинских  старцев. Потом написанная в Оптиной жившим здесь на покое в 1883—1885 годах Епископом Петром (Екатериновским) книга «Указание пути к спасению», рукопись которой он подарил обители для издания в ее пользу. «В 1980 году, – пишет мать Пантелеймона, – к нам в руки попала книга Епископа Петра «Указание пути к спасению», изданная в Оптиной Пустыни в 1885 году. Я ее внимательно читала и все прочитанное подробно пере­сказывала матушке. В некоторых местах она меня пре­рывала, растолковывая услышанное. Хороших книг еще было мало, и по ее благословению я переписала «Указание пути к спасению» с некоторыми сокращениями. Этот рукописный вариант труда Епископа Петра лег в основу духовного воспитания многих матушкиных чад… Память у нее была удивительная. Она помнила все прочитанное ей, а от своих духовных чад добивалась исполнения прочитан­ного. Для лучшего усвоения она рекомендовала делать выписки: «Прочтешь, просеешь – и забудешь. А если запишешь – попадется бумажка и вспомнишь». По ее благословению с Божьей помощью я переписала толко­вание на Псалтирь, которое она слушала с великим вниманием. Матушка добивалась от нас, своих духовных чад, понимания и Божественной литургии. Мне пришлось переписывать Часослов и множество акафистов, которые она раздавала окормляющимся у нее православным».

Дом дочери Александры в Сергиевом Посаде

     С 1980 по 1984 год матушка Досифея жила почти все время в Сергиевом Посаде. В эти годы она много помогала афонским инокам, приезжавшим за помощью. По ее молитвам находились доброхоты, но она не у всех брала деньги, говоря об иных: «Рукой дают, а сердцем жалеют». Нередко своими деньгами она дополняла соб­ранное до круглой суммы. Просила всех молиться о монахах святой горы Афон. Говорила: «Надо, чтобы там был мир». Александра Дмитриевна, дочь матушки, все свободное время проводила в Лавре. Ее знали многие батюшки. У нее была простодушная, детская вера, и жизнь она проводила одинокую,чистую, по иноческому образу. Но когдадуховник ее предложил ей принять постриг, она не согласилась, искренне

считая себя      недостойной. В по­следний год своей жизни она тяжело болела и в 1984 го­ду скончалась. Матушка Досифея была в это время в Киреевске и хворала. Дочери ее Параскева и Лидия по­ехали хоронить сестру.

      В конце восьмидесятых годов матушка Досифея че­тыре раза побывала в Киево-Печерской Лавре. «Всякий раз мы летали туда на самолете, – рассказывает мать Пантелеймона. – В самолете «Ил-18» ей уступали лучшие места, глядя на нее с великим уважением. В девя­носто с лишним лет, слепая, она и виду не подавала, что ей трудно. Так ласково и спокойно беседовала со стюар­дессами, что те приглашали ее на следующие рейсы. Меня укоряла: «Вот ты за меня все боишься, а они – нет». В полете матушка чувствовала себя хорошо и, глядя в иллю­минатор, приговаривала: «Здесь-то, верно, и Бог ближе, и Ангелы показываются». Застегиваем ремни, она спрашивает: «А это еще зачем?» – «Для надежности, от воздушных ям». – «Что ж это, и в небе дорога портится?» Она могла создавать настроение, укрепляя нас, немощных, доброй шуткой и вовремя сказанным словом».

     «В Киеве мы останавливались в Покровском монас­тыре, продолжает мать Пантелеймона. Матушка больше всего любила молиться в Киево-Печерской лавре, в пещерах. Там она духом общалась со святыми угодниками… Она вспоминала, как еще пешком ходила в Киев. Помнила расположение мощей, а после Литургии всегда подходили к ней старцы, давали большую служебную просфору, антидор и благословляли. И это всегда. А если бывали на всенощной, то помазать освя­щенным елеем подходили к лавочке, и что характерно, там много было сидящих старушек, а ее помазывали одну… В пещерах мы старались побывать одни, матушка не любила с «экскурсиями». Но случалось, что матушка сама рассказывала про святых».

     Матушку тянуло в святые обители. В 1988 году, недели через две после прославления преподобного Амвросия, она со своей духовной дочерью, будущей мона­хиней Пантелеимоной, посетила Оптину Пустынь, нам» дящуюся в то время все еще в разрухе. «Когда приехали, – вспоминает мать Пантелеймона, пошли по территории. Она говорит: «О, какая же благодать здесь. Мы обошли все вокруг, прошли по всем развалинам, и я поняла, что она все благословляет, эту обитель кругом». Может быть, матушка предвидела тогда, что вскоре возникнет у нес благодатная связь с великой русской обителью.

     В декабре 1989 года владыка Серапион, Митрополит Тульский и Белевский, постриг матушку Досифею в схиму с именем Сепфоры ( Семфора — птичка (древнеевр.) Это ими носила жена пророка Моисея Боговидца) . Матушке девяносто три года, но она в тишине уединения сокровенно пост молитвенный подвиг, немного приоткрытый лишь ее келейнице. «Когда она начинала молиться, – вспоминает келейница 3.. – я, бывало, подойду, – очень мне хотелось посмотреть, как схимники молятся. Она столько имен начитывала человеческих, что я рот раскрывала от удивления. А сколько она знала икон Пресвятой Богородицы, называла каждую икону — так она молилась Ей… И вот она встает на колени… Матушка говорила так: «Вот висят десять икон, – читай десять тропарей обязательно, утром или вечером, ночью, этим иконочкам помолись. Это не выставка».

Матушка в Киреевске

     Матушку Сепфору беспокоило то, что ей, схимнице, как она думала, придется умереть в миру. Долго она молилась Матери Божией, и вот Та явилась ей однажды ночью во сне, в ее маленькой келейке в Киреевске. «Ты не умрешь в миру, – сказала Она. – Ты умрешь в Клы­кове, в монастыре». Матушка лишь подумала недоуменно: «А где ж оно такое есть?», как Пречистая ответила: «Не надо тебе знать. Придет время – свя­щенники сами к тебе приедут». И матушка стала ждать.

     Приезжали к ней монахи, священники, она каждого спрашивала: «Вы не из Клыкова?» Те удивлялись, что за Клыкове, почему такой вопрос… Параскева, дочь матушки, тоже смущалась: «Мама, откуда ты взяла это Клыкове? Что это за  место?» Матушка Сепфора отвечала кратко: «Какое тебе дело?», – и не объясняла ничего. Однако не так уже много оставалось времени ей ждать до переезда в Клыково.

     Позднее, уже в Клыкове, келейница З. спросила: «Матушка, а как это так получилось, что ты не в женском монастыре, сейчас же много их на Руси, а в мужском?» Матушка Сепфора сказала: «Я по велению Пресвятой Богородицы здесь. Мне было во сне такое видение… Я скорбела, что мне, схимнице, придется умереть в миру, а Она мне сказала: «Ты в миру не умрешь, ты умрешь в монастыре в Клыкове». И все, кто ни приезжал, на меня смотрели удивленными глазами, когда я каждого спрашивала, не из Клыкова ли при­ехали».

     У матушки Сепфоры бывали первые насельники вос­станавливающейся Оптиной. Им предстояли великие труды, – без Божьей помощи не поднять. Матушка узнавала их имена, вносила в свой помянник в память. В 1994 году их было уже более восьмидесяти. Молитвы ее были неоценимой помощью оптинцам. Но не только молитвы. Вот руководит молодой иеромонах восстановлением храма… Матушка духом видит, что там что-то не так… волнуется. «Поезжай, – говорит келей­нице, – скажи ему, что правый угол у него не идет. Пусть сделает так и так… Мне, что ли, ехать ему пока­зывать?» Едет оптинский послушник, будущий монах, в Киреевск (послан к матушке Сепфоре). «Еду на ма­шине, – рассказывал он, – смотрю по сторонам, раз­глядываю проходящих женщин. Заезжаем в Киреевск к матушке, а она мне, что называется, с порога: «И что ты, зачем тебе бабы эти?»

     Весной 1993 года матушка Сепфора посетила с мо­нахиней Пантелеимоной Оптину Пустынь. Здесь произошло ее знакомство с будущим восстановителем Клыковского храма иеромонахом Михаилом, тогда послуш­ником Сергием, лишь несколько месяцев тому назад появившимся в обители. Вот как вспоминает об этом он сам: «Я выходил из Введенского храма, когда кто-то сказал: «Старица идет, старица идет! Пойдем, возьмем благословение!» Хотя я тогда еще мало в чем разбирался и не понимал, как можно брать у нее благосло­вение, но пошел за другими и увидел, что она благо­словляет всех троеперстием, как делала в свое время моя мама. Я подошел к ней. Она, четко прикладывая свои пальцы к моим лбу, животу и плечам, произнесла: «Вложи, Господи, корень благих, страх Твой в сердца наша». И, держа меня за плечо, начала спрашивать, как меня зовут. Я сказал: «Сергий». Потом она спросила, что я здесь делаю, и я начал объяснять свои послушания. Выслушав все, она сказала: «А нам с тобой вместе жить». Немного помолчав, хлопнув меня но плечу, прибавила: «А пока бегай, бегай!..» Я, стоя в недоумении, пытался что-то переспросить, уточнить, где нам придется жить вместе, но она повторила: «Бегай, бегай!..» Я посмотрел на ее келейницу, и та сказала: «Слушай, что тебе говорит матушка! Она старица». Они пошли в храм. Придя в свою келлию, я много думал над этим странным благословением. А затем начал расспрашивать живущего со мной послушника Романа, он был у матушки в Киреевске. Когда я узнал, что она живет на квартире у дочери, то ее слова показались мне еще более странными, как же и где нам с ней жить вместе? И я оставил эти мысли». Однако это было одно из предсказаний матушки Сепфоры, Господь открыл ей, что некоторое время спустя, менее трех лет, они будут служить Ему в одном месте — при храме в Клыкове.

А кто эти некоторые, что могут меня видеть?

Понимаю, что это интересно, но интересней их найти самому, прислушиваясь что говорят другие и анализируя

Это факт, не сомневайтесь, не понты.

Shaman_b,

я сам не видел, не могу судить, не путешествовал, разве что во снах. Из анализа слов тех, кому я доверяю (скажем так, не только озвученные слова и не обязательно от собеседников), сложилась примерно такая картина:

1. бесы и демоны есть. Назовите их сущностями нижнего астрала и кем-то другим - сути это не меняет.

2. нижние измерения есть. Нижнее измерение накладывает больше ограничений на степень свободы, чем текущее. Имеет меньше мерностей и является больше “материальным”

То есть ада в каноническом понимании на мой взгляд действительно нет, однако с текущей нашей позиции условия там кроме как адскими не назовешь. Аналогично можно сказать, что наш мир - это ад для более высоких измерений. Просто потому, что степеней свободы меньше.

В целом мое понимание рая и ада можно перевести в термины: “более комфортно или менее комфортно чем сейчас”. Уровень комфорта выражается степенями свободы. А текущая реальность отражает желание самого человека - где он хочет находиться, что ему больше нравится. Если нравится одномерность мышления например - он ведет себя как маньяк и попадает в желанную одномерную среду.

Если рассмотреть в терминах “материальное/духовное”, то перекос в материальное - это спуск ниже, перекос в духовное - подъем выше, а точка равновесия материального и духовного (Мер Ка Ба, союз духа, тела и души/сознания) - это творение на текущем уровне, по горизонтали, исполнение непосредственно миссии. А миссия заключается в том, чтобы творить перволюбовь здесь, одновременно проводя духовный поток на уровни ниже, чтобы нуждающиеся в нем могли по нему подняться (там, в “аду” духовный канал намного тоньше).

Если рассмотреть вышеописанную теорию матрешек - то ад находится внутри нас. Мы - та самая большая матрешка, которая не может помириться с собой, части которой (живые души из ада, как бы это иррационально ни звучало) постоянно неудовлетворены и не находятся в мире. Как только мы с собой помиримся - следующий уровень и для нас и для частей.

В целом, такие спуски/подъемы делаются ради опыта (или для миссии осветления, как у Христа). Как ныряльщик - кто-то ныряет глубже, кто-то мелче. А кто-то поднял со дна сокровище и поднимается наверх, чтобы поделиться со всеми. Есть мнение, что Земля - это точка невозврата. Если пойти ниже - то вернуться потом очень сложно.

Есть еще одна мысль, что раз будет переход этого мира в большие мерности - то аналогично самые просветленные из “ада” перейдут сюда.

P.S. однако, на удивление, все сказанное не противоречит например самому обычному классическому пониманию ада. Опять же - все говорят правду, только есть разные уровни ее понимания. А полное понимание настолько иррационально - что его наверное и не описать никак.

Coal, огромное Вам спасибо. Третий день ломаю голову: в чем дело? кого спросить? кому поверить? А тут Вы отвечаете Шаману и даете ответ на мой вопрос. Вот и не верь после этого…

Shaman_b,

я не вижу существенных расхождений между нашими комментариями. Увидьте и вы. Все расхождения только внутри вас - в вашем понимании моих слов. Закладываемый смысл - не всегда тот, который прочитан.