Интересуюсь окуневским кристаллом,нашла такой рассказ :
Отрывок из книги Гиндина В.П.
«Психиатрия: мифы и реальность»
…«Сделав свежее лицо», я вошел в приемную и увидел двоих, похожих на сельских жителей, мужчин и невзрачную девочку лет 15.
Это был еще почти ребенок с начавшей развиваться грудью. Из-под головного платка выбивались русые волосы, а на некрасивом лице мерцали огромные зеленые глаза. Что-то странное мне показалось в этих глазах.
Она смотрела на меня прямо, не мигая, но меня не видела.
В застывшей позе, с выражением какой-то зачарованности, она не ответила ни на один мой вопрос. На лице выражение страха сменялось блаженной улыбкой, губы что-то шептали, чего невозможно было понять.
Иногда ее глазные яблоки уходили под лоб, рот полуоткрывался, девочка глубоко вздыхала, на шее и лице проступали красные пятна, тело конвульсивно и ритмично вздрагивало.
Испустив глубокий вздох, она опять превращалась в созерцательницу чего-то, что было недоступно мне. Я взял ее за руку, чтобы определить пульс, но рука не опустилась, а застыла в прежнем положении.
«Восковидная гибкость», — подумал я, и начал придавать конечностям девочки разные, даже вычурные, положения — они так и застывали.
Тогда я стал расспрашивать сопровождающих — это был отец и дядя Шуры (так звали девочку).
Отец рассказал, что мать Шуры Мария на последнем месяце беременности пошла в лес по грибы. Возвращалась она под вечер и уже на околице вдруг налетела страшная гроза. Громовые раскаты перемежались чудовищными молниями, одна из которых ударила в вековую сосну, под которой пряталась Мария. Молния расщепила дерево, а Мария потеряла сознание.
Нашли ее почти бездыханной у подножия сосны часа через три.
«Бабка» долго ее «правила» и сказала, что завтра на свет появится девочка, а Мария умрет. Так и случилось. Мария умерла на следующий день в родах. Родила она слабенькую маленькую девочку. Это была третья дочь.
Старшая дочь заканчивала 10 класс, а средняя только пошла в школу.
Шуру, так назвали новорожденную, воспитывали старшие сестры, да отец, который после смерти жены бросил пить, так более и не женившись. Росла Шура тихо и незаметно, ела плохо, играть не любила, возилась с тряпичными куклами да какими-то палочками.
Посторонних людей боялась, а когда в дом приходили малознакомые, то пряталась за печь. В школьные годы училась с трудом, еле-еле переходила из класса в класс, оставалась на второй год. К своим пятнадцати годам сформировалась нелюдимой, производила впечатление недоразвитой, за что в деревне получила прозвище Шурка-дурка. По-житейски была рассудительна, говорила хорошо, но мало и односложно. Некоторыми своими репликами в житейских разговорах показывала свой недюжинный ум. Читать любила только «Ветхий завет», глубоко спрятанный в бабушкином сундуке и доставаемый оттуда тайно. Менструации появились к периоду нашего повествования, но мальчишки Шуру не интересовали, а она их тем более за то, что мальчишки дразнили ее «дуркой».
В тот год зима выдалась теплой, малоснежной, а на ближайшем болоте клюквы было видимо-невидимо. Две соседские девчонки, одноклассницы Шуры, позвали ее с собой на болото собирать клюкву. Шура нехотя согласилась, и все трое… исчезли. Вся деревня искала девчонок по окрестным лесам и болотам, но безрезультатно. Колхозный сторож Никита сказал, что в ночь, когда пропали девочки, он видел на небе какие-то светящиеся шары, медленно плывущие по небу.
В деревне Окунево, откуда привезли Шуру, из поколения в поколения передавались легенды о прилетающих ангелах, богах и т.д. Не все верили в это. Более разумные, в том числе директор школы, разъяснял происхождение этих космических явлений испытанием спутников. Молодежь слушала учителя и, хотя ТV в деревне еще не было, но о спутниках по радио слышали все. Незадолго до того случился полет Ю. Гагарина.
Через три дня девочки «будто с неба свалились» здоровые, веселые, только Шура была бледна и растеряна. Девочки были удивлены тем, что их три дня искали. Они говорили, что отсутствовали всего три часа и в доказательство показывали корзинки с клюквой. Что с ними приключилось за эти три дня — они не знали.
После чудесного возникновения Шура стала еще более тиха и задумчива, только иногда глубоко задумывалась о чем-то, но ее огромные зеленые глаза мерцали каким-то неизъяснимым светом. Еще одна странность появилась в облике Шуры.
Деревенские женщины заметили, что Шура стала «грузнеть» и через 4 месяца окончательно стало ясно, что она беременна.
Отцу и сестрам Шура ничего не рассказывала. Все терялись в догадках — кто же отец ребенка?
Шура все вечера сидела дома, в клуб на танцы не ходила, ее никто не видел в компании мальчишек и, тем более, мужчин.
Так эта тайна не раскрыта до сих пор. В начале сентября Шура разродилась здоровым, светловолосым мальчиком.
На следующий день после родов Шура стала вести себя странно — замкнулась, на вопросы не отвечала, шепотом произносила отдельные непонятные слова, то плакала, то блаженно улыбалась, ничего не ела. Поэтому и решено было привезти ее в психиатрическую больницу. Я поставил диагноз: Послеродовой психоз. Онейроидная кататония, и направил Шуру в женское отделение под особый надзор.
Через пять дней мне пришлось снова дежурить по больнице.
Совершая вечерний обход, я поинтересовался в женском отделении состоянием Шуры Агашиной.
В палате я увидел девочку. Она лежала на постели, устремив глаза
в потолок.
— Здравствуй, Шура! — сказал я.
— Здравствуйте, доктор, вас зовут Валерий Петрович. Ведь это вы меня принимали в больницу?
— Да, Шура, это был я, а ты разве помнишь?
— Я все хорошо помню, но мне мешали вам отвечать, они проводили на мне испытания.
— Кто они?
— Вы их не знаете и никогда не увидите. Они не наши.
На все последующие вопросы Шура отвечать отказалась, сказав, что они ее накажут.
В дальнейшем я узнал от заведующей отделением, что через месяц после проведенной терапии нейролептиками с диагнозом: Острая шизофрения. Онейроидно-кататонический синдром Шура была выписана из больницы с полным выздоровлением и полной критикой к своему состоянию.
Но Шурка-дурка была умнее психиатров, сказав, что все, что они говорила по болезни, ей привиделось.
Дальнейшие события мне стали известны из двух источников.
Во-первых, от врача-психиатра Муромцевского района, которую я просил навестить больную Агашину дома, а во-вторых, от профессора этнографом Томского университета Владимирского И. В., с которым меня свел случай на кафедре этнографии и музееведения Омского Государственного Университета, где я читал популярную лекцию о психиатрии.
Среди потрясенных случаем Агашиной слушателей я увидел изумленное лицо почтенного профессора. После лекции Иосиф Владиславович подошел ко мне и, представившись, уточнил, действительно ли я курировал Шуру Агашину. На мой утвердительный ответ профессор задумчиво и с тяжелым вздохом сообщил, что нас свела судьба с судьбой Шуры. И поведал мне следующую чрезвычайно странную историю, касавшуюся недолгой жизни Шуры.
Мальчик, которого родила Шура, был всем хорош. Развивался физически и умственно, опережая темпы, свойственные детям его возраста. Ходить начал в восемь месяцев, фразовая речь появилась в годовалом возрасте. Однако была некоторая странность, на которую в ужасе указала «бабка».
— Смотри, милая, — говорила она Шуре, — мальчонка этот не наш, большой родничок какой формы, он же как ромбик, а у твоего мальца неправильная звезда.
Никто не придал значения словам знахарки, да она через два дня после своего диагноза скоропостижно и скончалась.
Шура очень любила своего сынишку и настояла, чтобы все его называли Аюша. Молока у Шуры не было, так что Аюша был «искусственником», что ему не мешало следовать слогану А. Пушкина «и растет ребенок там не по дням, а по часам».
Убаюкивала Шура Аюшу, закрывшись в горнице, но сестры слышали, как она пела колыбельную на непонятном языке, издавая клекочущие горловые звуки.
Однажды деревню Окунево посетила этнографическая экспедиция Томского университета.
На постой к отцу Шуры был определен профессор-этнограф Владимирский Иосиф Владиславович.
Однажды профессор, прислушавшись к колыбельной Шуры, побледнел, весь затрясся и с криком: «Не может быть!» — выскочил из дома.
Здесь на скамейке он долго не мог отдышаться, а когда Шура вышла из дома, профессор сказал ей только два непонятных слова, и вдруг грусть и задумчивость вмиг слетели с Шуриного лица, и она ответила профессору на непонятном языке. Молоденькая ассистентка профессора спросила у него, на каком языке изъясняется профессор с деревенской девчонкой, и профессор, посерьезнев лицом, ответил девушке:
— На санскрите. Я не буду объяснять тебе, милая девушка, что это за чудо, но оно есть. Беда в том, что я санскрит знаю в пределах университетского курса, а Шура знает его живую форму.
Так Иосифу Владиславовичу не удалось узнать шурину тайну. Он знал только одно, что имя Аюша в переводе с санскрита означает продляющий жизнь.
Ровно через год Шура исчезла из деревни уже навсегда, и никто не знает, где она теперь.
Профессор Владимирский И. В. несколько раз приезжал в Окунево, а Аюша стал для него еще одним внуком.
Как-то Иосиф Владиславович взял мальчика погостить к себе в Томск. В гостях у профессора был его друг, известный академик Ц. — специалист по математической логике и логическому программированию.
Академик случайно разговорился с Аюшей и был потрясен его способностями. «Иосиф, ты совершишь преступление, если не отдашь мальчика в мою математическую школу». Так решилась судьба Аюши, у которого большой родничок звездчатой формы так и не зарос.
Теперь Аюша, деревенский мальчишка, свободно говорящий на санскрите — профессор математической лингвистики в Йельском университете США.
Поиск 
Форумы
