Сказка про призвание
Художником он стал просто потому, что после школы надо было куда-то поступать. Он знал, что работа должна приносить удовольствие, а ему нравилось рисовать – так и был сделан выбор: он поступил в художественное училище.
К этому времени он уже знал, что изображение предметов называется натюрморт, природы – пейзаж, людей – портрет, и еще много чего знал из области избранной профессии. Теперь ему предстояло узнать еще больше. «Для того, чтобы импровизировать, сначала надо научиться играть по нотам, — объявил на вводной лекции импозантный преподаватель, известный художник. – Так что приготовьтесь, будем начинать с азов».
Он начал учиться «играть по нотам». Куб, шар, ваза… Свет, тень, полутень… Постановка руки, перспектива, композиция… Он узнал очень много нового – как натянуть холст и самому сварить грунт, как искусственно состарить полотно и как добиваться тончайших цветовых переходов… Преподаватели его хвалили, а однажды он даже услышал от своего наставника: «Ты художник от бога!». «А разве другие – не от бога?», — подумал он, хотя, чего скрывать, было приятно.
Но вот веселые студенческие годы остались позади, и теперь у него в кармане был диплом о художественном образовании, он много знал и еще больше умел, он набрался знаний и опыта, и пора было начинать отдавать. Но… Что-то у него пошло не так.
Нет, не то чтобы ему не творилось. И не то чтобы профессия разонравилась. Возможно, он просто повзрослел и увидел то, чего раньше не замечал. А открылось ему вот что: кругом кипела жизнь, в которой искусство давно стало товаром, и преуспевал вовсе не обязательно тот, кому было что сказать миру – скорее тот, кто умел грамотно подавать и продавать свое творчество, оказаться в нужное время, в нужном месте, с нужными людьми. Он, к сожалению, так этому и не научился. Он видел, как его товарищи мечутся, ищут себя и свое место под солнцем, а некоторые в этих метаниях «ломаются», топят невостребованность и неудовлетворенность в алкоголе, теряют ориентиры, деградируют… Он знал: часто творцы опережали свою эпоху, и их картины получали признание и хорошую цену только после смерти, но это знание мало утешало.
Он устроился на работу, где хорошо платили, целыми днями разрабатывал дизайн всевозможных буклетов, визиток, проспектов, и даже получал от этого определенное удовлетворение, а вот рисовал все меньше и неохотнее. Вдохновение приходило все реже и реже. Работа, дом, телевизор, рутина… Его все чаще посещала мысль: «Разве в этом мое призвание? Мечтал ли я о том, чтобы прожить свою жизнь вот так, «пунктиром», словно это карандашный набросок? Когда же я начну писать свою собственную картину жизни? А если даже и начну – смогу ли? А как же «художник от бога»?». Он понимал, что теряет квалификацию, что превращается в зомби, который изо дня в день выполняет набор определенных действий, и это его напрягало.
Чтобы не сойти с ума от этих мыслей, он стал по выходным отправляться с мольбертом в переулок Мастеров, где располагались ряды всяких творцов-умельцев. Вязаные шали и поделки из бересты, украшения из бисера и лоскутные покрывала, глиняные игрушки и плетеные корзинки – чего тут только не было! И собратья-художники тоже стояли со своими нетленными полотнами, в больших количествах. И тут была конкуренция…
Но он плевал на конкуренцию, ему хотелось просто творить… Он рисовал портреты на заказ. Бумага, карандаш, десять минут – и портрет готов. Ничего сложного для профессионала – тут всего и требуется уметь подмечать детали, соблюдать пропорции да слегка польстить заказчику, так, самую малость приукрасить натуру. Он это делал умело, его портреты людям нравились. И похоже, и красиво, лучше, чем в жизни. Благодарили его часто и от души.
Теперь жить стало как-то веселее, но он отчетливо понимал, что это «живописание» призванием назвать было бы как-то… чересчур сильно. Впрочем, все-таки лучше, чем ничего.
Однажды он сделал очередной портрет, позировала ему немолодая длинноносая тетка, и пришлось сильно постараться, чтобы «сделать красиво». Нос, конечно, никуда не денешь, но было в ее лице что-то располагающее (чистота, что ли?), вот на это он и сделал акцент. Получилось неплохо.
– Готово, – сказал он, протягивая портрет тетке. Та долго его изучала, а потом подняла на него глаза, и он даже заморгал – до того пристально она на него смотрела.
– Что-то не так? – даже переспросил он, теряясь от ее взгляда.
– У вас призвание, — сказала женщина. – Вы умеете видеть вглубь…
– Ага, глаз-рентген, — пошутил он.
– Не то, — мотнула головой она. – Вы рисуете как будто душу… Вот я смотрю и понимаю: на самом деле я такая, как вы нарисовали. А все, что снаружи – это наносное. Вы словно верхний слой краски сняли, а под ним – шедевр. И этот шедевр – я. Теперь я точно знаю! Спасибо.
– Да пожалуйста, — смущенно пробормотал он, принимая купюру – свою привычную таксу за блиц-портрет.
Тетка была, что и говорить, странная. Надо же, «душу рисуете»! Хотя кто его знает, что он там рисовал? Может, и душу… Ведь у каждого есть какой-то внешний слой, та незримая шелуха, которая налипает в процессе жизни. А природой-то каждый был задуман как шедевр, уж в этом он как художник был просто уверен!
Теперь его рисование наполнилось каким-то новым смыслом. Нет, ничего нового в технологию он не привнес – те же бумага и карандаш, те же десять минут, просто мысли его все время возвращались к тому, что надо примериться и «снять верхний слой краски», чтобы из-под него освободился неведомый «шедевр». Кажется, получалось. Ему очень нравилось наблюдать за первой реакцией «натуры» – очень интересные были лица у людей.
Иногда ему попадались такие «модели», у которых душа была значительно страшнее, чем «внешний слой», тогда он выискивал в ней какие-то светлые пятна и усиливал их. Всегда можно найти светлые пятна, если настроить на это зрение. По крайней мере, ему еще ни разу не встретился человек, в котором не было бы совсем ничего хорошего.
– Слышь, братан! – однажды обратился к нему крепыш в черной куртке. – Ты это… помнишь, нет ли… тещу мою рисовал на прошлых выходных.
Тещу он помнил, на старую жабу похожа, ее дочку – постареет, крысой будет, и крепыш с ними был, точно. Ему тогда пришлось напрячь все свое воображение, чтобы превратить жабу в нечто приемлемое, увидеть в ней хоть что-то хорошее.
– Ну? – осторожно спросил он, не понимая, куда клонит крепыш.
– Так это… Изменилась она. В лучшую сторону. Как на портрет посмотрит – человеком становится. А так, между нами, сколько ее знаю, жаба жабой…
Художник невольно фыркнул: не ошибся, значит, точно увидел…
– Ну дык я тебя спросить хотел: можешь ее в масле нарисовать? Чтобы уже наверняка! Закрепить эффект, стало быть… За ценой не постою, не сомневайся!
– А чего ж не закрепить? Можно и в масле, и в маринаде, и в соусе «майонез». Только маслом не рисуют, а пишут.
– Во-во! Распиши ее в лучшем виде, все оплачу по высшему разряду!
Художнику стало весело. Прямо «портрет Дориана Грея», только со знаком плюс! И раз уж предлагают – отчего не попробовать?
Попробовал, написал. Теща осталась довольна, крепыш тоже, а жена его, жабина дочка, потребовала, чтобы ее тоже запечатлели в веках. От зависти, наверное. Художник и тут расстарался, вдохновение на него нашло – усилил сексуальную составляющую, мягкости добавил, доброту душевную высветил… Не женщина получилась – царица!
Видать, крепыш был человеком широкой души и впечатлениями в своем кругу поделился. Заказы посыпались один за другим. Молва пошла о художнике, что его портреты благотворно влияют на жизнь: в семьях мир воцаряется, дурнушки хорошеют, матери-одиночки вмиг замуж выходят, у мужиков потенция увеличивается.
Теперь не было времени ходить по выходным в переулок Мастеров, да и контору свою оставил без всякого сожаления. Работал на дому у заказчиков, люди все были богатые, платили щедро, передавали из рук в руки. Хватало и на краски, и на холсты, и на черную икру, даже по будням. Квартиру продал, купил побольше, да с комнатой под мастерскую, ремонт хороший сделал. Казалось бы, чего еще желать? А его снова стали посещать мысли: неужели в этом его призвание – малевать всяких «жаб» и «крыс», изо всех сил пытаясь найти в них хоть что-то светлое? Нет, дело, конечно, хорошее, и для мира полезное, но все-таки, все-таки… Не было у него на душе покоя, вроде звала она его куда-то, просила о чем-то, но вот о чем? Не мог расслышать.
Однажды его неудержимо потянуло напиться. Вот так вот взять – и в драбадан, чтобы отрубиться и ничего потом не помнить. Мысль его напугала: он хорошо знал, как быстро люди творческие добираются по этому лихому маршруту до самого дна, и вовсе не хотел повторить их путь. Надо было что-то делать, и он сделал первое, что пришло в голову: отменил все свои сеансы, схватил мольберт и складной стул и отправился туда, в переулок Мастеров. Сразу стал лихорадочно работать – делать наброски улочки, людей, парка, что через дорогу. Вроде полегчало, отпустило…
– Простите, вы портреты рисуете? Так, чтобы сразу, тут же получить, – спросили его. Он поднял глаза – рядом женщина, молодая, а глаза вымученные, словно выплаканные. Наверное, умер у нее кто-то, или еще какое горе…
– Рисую. Десять минут – и готово. Вы свой портрет хотите заказать?
– Нет. Дочкин.
Тут он увидел дочку – поперхнулся, закашлялся. Ребенок лет шести от роду был похож на инопланетянчика: несмотря на погожий теплый денек, упакован в серый комбинезон, и не поймешь даже, мальчик или девочка, на голове – плотная шапочка-колпачок, на лице – прозрачная маска, и глаза… Глаза старичка, который испытал много-много боли и готовится умереть. Смерть в них была, в этих глазах, вот что он там явственно узрел.
Он не стал ничего больше спрашивать. Таких детей он видел по телевизору и знал, что у ребенка, скорее всего, рак, радиология, иммунитет на нуле – затем и маска, и что шансов на выживание – минимум. Неизвестно, почему и откуда он это знал, но вот как-то был уверен. Наметанный глаз художника, подмечающий все детали… Он бросил взгляд на мать – да, так и есть, она знала. Внутренне уже готовилась. Наверное, и портрет захотела, потому что последний. Чтоб хоть память была…
– Садись, принцесса, сейчас я тебя буду рисовать, — сказал он девочке-инопланетянке. – Только смотри, не вертись и не соскакивай, а то не получится.
Девочка вряд ли была способна вертеться или вскакивать, она и двигалась-то осторожно, словно боялась, что ее тельце рассыплется от неосторожного движения, разлетится на мелкие осколки. Села, сложила руки на коленях, уставилась на него своими глазами мудрой черепахи Тортиллы, и терпеливо замерла. Наверное, все детство по больницам, а там терпение вырабатывается быстро, без него не выживешь.
Он напрягся, пытаясь разглядеть ее душу, но что-то мешало – не то бесформенный комбинезон, не то слезы на глазах, не то знание, что старые методы тут не подойдут, нужно какое-то принципиально новое, нетривиальное решение. И оно нашлось! Вдруг подумалось: «А какой она могла бы быть, если бы не болезнь? Не комбинезон дурацкий, а платьице, не колпак на лысой головенке, а бантики?». Воображение заработало, рука сама по себе стала что-то набрасывать на листе бумаги, процесс пошел.
На этот раз он трудился не так, как обычно. Мозги в процессе точно не участвовали, они отключились, а включилось что-то другое. Наверное, душа. Он рисовал душой, так, как будто этот портрет мог стать последним не для девочки, а для него лично. Как будто это он должен был умереть от неизлечимой болезни, и времени оставалось совсем чуть-чуть, может быть, все те же десять минут.
– Готово, – сорвал он лист бумаги с мольберта. – Смотри, какая ты красивая!
Дочка и мама смотрели на портрет. Но это был не совсем портрет и не совсем «с натуры». На нем кудрявая белокурая девчонка в летнем сарафанчике бежала с мячом по летнему лугу. Под ногами трава и цветы, над головой – солнце и бабочки, улыбка от уха до уха, и энергии – хоть отбавляй. И хотя портрет был нарисован простым карандашом, почему-то казалось, что он выполнен в цвете, что трава – зеленая, небо – голубое, мяч – оранжевый, а сарафанчик – красный в белый горох.
– Я разве такая? – глухо донеслось из-под маски.
– Такая-такая, – уверил ее художник. – То есть сейчас, может, и не такая, но скоро будешь. Это портрет из следующего лета. Один в один, точнее фотографии.
Мама ее закусила губу, смотрела куда-то мимо портрета. Видать, держалась из последних сил.
– Спасибо. Спасибо вам, – сказала она, и голос ее звучал так же глухо, как будто на ней тоже была невидимая маска. – Сколько я вам должна?
– Подарок, — отмахнулся художник. – Как тебя зовут, принцесса?
– Аня…
Он поставил на портрете свою подпись и название: «Аня». И еще дату – число сегодняшнее, а год следующий.
– Держите! Следующим летом я вас жду. Приходите обязательно!
Мама убрала портрет в сумочку, поспешно схватила ребенка и пошла прочь. Ее можно было понять – наверное, ей было больно, ведь она знала, что следующего лета не будет. Зато он ничего такого не знал, не хотел знать! И он тут же стал набрасывать картинку – лето, переулок Мастеров, вот сидит он сам, а вот по аллее подходят двое – счастливая смеющаяся женщина и кудрявая девочка с мячиком в руках. Он вдохновенно творил новую реальность, ему нравилось то, что получается. Очень реалистично выходило! И год, год написать – следующий! Чтобы чудо знало, когда ему исполниться!
– Творите будущее? – с интересом спросил кто-то, незаметно подошедший из-за спины.
Он обернулся – там стояла ослепительная красавица, вся такая, что и не знаешь, как ее назвать. Ангел, может быть? Только вот нос, пожалуй, длинноват…
– Узнали? – улыбнулась женщина-ангел. – Когда-то вы сотворили мое будущее. Теперь – будущее вот этой девочки. Вы настоящий Творец! Спасибо…
– Да какой я творец? – вырвалось у него. – Так, художник-любитель, несостоявшийся гений… Говорили, что у меня талант от бога, а я… Малюю потихоньку, по мелочам, все пытаюсь понять, в чем мое призвание.
– А вы еще не поняли? – вздернула брови женщина-ангел. – Вы можете менять реальность. Или для вас это не призвание?
– Я? Менять реальность? Да разве это возможно?
– Отчего же нет? Для этого нужно не так уж много! Любовь к людям. Талант. Сила веры. Собственно, все. И это у вас есть. Посмотрите на меня – ведь с вас все началось! Кто я была? И кто я теперь?
Она ободряюще положила ему руку на плечо – словно крылом обмахнула, улыбнулась и пошла.
– А кто вы теперь? – запоздало крикнул он ей вслед.
– Ангел! – обернулась на ходу она. – Благодарю тебя, Творец!
… Его и сейчас можно увидеть в переулке Мастеров. Старенький мольберт, складной стульчик, чемоданчик с художественными принадлежностями, большой зонт… К нему всегда очередь, легенды о нем передаются из уст в уста.
Говорят, что он видит в человеке то, что спрятано глубоко внутри, и может нарисовать будущее. И не просто нарисовать – изменить его в лучшую сторону. Рассказывают также, что он спас немало больных детей, переместив их на рисунках в другую реальность. У него есть ученики, и некоторые переняли его волшебный дар и тоже могут менять мир. Особенно выделяется среди них белокурая кудрявая девочка лет четырнадцати, она умеет через картины снимать самую сильную боль, потому что чувствует чужую боль как свою. А он учит и рисует, рисует… Никто не знает его имени, все называют его просто – Творец. Что ж, такое вот у человека призвание…
Извини, Альта, но мне было всегда глубоко наплевать на мнение большинства, т.е. общества. Что мне любить, а что в себе изжить, я всегда решал сам. Изживал не ради того, чтобы нравиться другим, а ради того, чтобы найти свой идеал. Искал в других хорошее, но хорошее в других я видел опять же по своим внутренним меркам. Никакого самобичевания, никакого пригибания под других. Прогибаются под общество те, кому важно в любимчиках ходить, а я не искал любви, я сам любил весь мир.
ЦитироватьОдна большущая демагогия.
(ред. W)
ЦитироватьAlto
как обычно, его рассуждения , о том, чего он никогда не пробовал и осознать не способен.
Что он может знать про отдачу, если творчеством не занимался, тем более общественным творчеством которое требует познания социальной психологии, пропущенную через “духовные практики” так сказать?
Как он может знать чем оборачивается способность творческого видения?
потому и разговора с ним ни когда не получится, потому что одними ссылками и цитатами кидается. (ред. W)
Цитироватьтем не менее именно такое желание “запретить” - причина половины (если не больше)всякоразных конфликтов. А кроме того, есть разница в причинах позволения. Можно позволить с таким мотивом, типа “на всякий роток не накинешь платок”. Но такое позволение на самом деле ничего не меняет внутри позволяющего. Просто ему становится “плевать” на мнение другого. Однако, это не более чем защитная реакция для укрепления все той же личной “зоны комфорта”. Искреннее же (от души) позволение не ведет к равнодушию, к “наплевательству”, пожалуй, нередко даже напротив, - чел с “некомфортным” для тебя мнением становится интересен. И ты включаешь его(а не исключаешь, как случается в случае “наплевательства”) в свою “картину мира”, расширяя ее и таким вот способом. Одно из следствий такого включения - рост эмпатии, или высокой чувствительности к другим людям. Она-то, кстати, и позволяла герою рассказа даже в “жабах” увидеть светлое, перенести это светлое на их портрет (читай - их “картину мира”)и тем самым изменить ее. С последующими неизбежными изменениями уже и самой их реальности.
ЦитироватьP.S. что касается конкретно рассказа, то он, безусловно, замечательный и очень светлый…. но… какой-то неуловимо странный осадок оставался по прочтении. Сначала не могла сообразить, почему. Потом вот, дошло, - из-за этих строк:“неужели в этом его призвание – малевать всяких «жаб» и «крыс», изо всех сил пытаясь найти в них хоть что-то светлое?”. Так что будь я его автором, то конец сделала бы более грустным - художник постепенно лишился бы своего дара - дара чувствования и изменения реальности тех, кого прочувствовал. Почему бы лишился? Ну потому что захотел сузить свою “картину мира” до опять же комфортной для себя личной зоны, исключив из нее неприятных, а потому и значицца недостойных внимания “крыс” и “жаб”. Осудил, короче. Наплевал и “приговорил” к пожизненному прозябанию в своих шкурках… Хотя дар на то он жеж и дар - всем должен дариться, кто в нужде и просит :-)
Вот такой слой в рассказе увиделся, хотя имхо конечно
bmp, ога) показательно! Т.е. как бы от себя я говорю фундаментально первой фразой: мне не нравится (транслирую от себя целиком и навеки как бы) и тут же кому-то - “ну мало ли кому чего не нравится”
Интересная фишка!
ЦитироватьИ тут же следом косячит Азерат со своим “убирал из себя то, чего другим не нравилось”, а спустя 10 минут: “я не обращал внимание, мне было глубоко плевать на мнение других”
Т.е. я путая следы неосознанно таки возношу на вершину собственное мнение…
Азя же подстраивается. Потом уже спохватившись униженно оправдывается…
Это не плохо и не хорошо. Так функционируют различные психотипы.
Причем говорили мы вроде как об одном и том же. Но вот интерпретация разная.
Alto, кстати, есть пословица “В чужой монастырь со своим уставом не ходят”. То есть , нравится - не нравится, а веди себя в соответствии с тем местом куда пришёл, ну если ты , конечно, уважаешь людей, к которым пришёл.Ну или не ходи и не общайся.
Цитироватьoratora, вот именно. И коли он не хочет отражаться в обществе, так помимо целибата надо еще и инет отрубить ему заявлением и не покупать самовары по приезду в гости…
ЦитироватьКосачит не Азерат
это как раз все твои косяки и есть, ты читаешь то ли через раз, то ли вообще смотришь в книгу – видишь фигу. Я вроде бы по-русски пишу, но ты видимо по-еврейски читаешь. Тогда давай читать еще раз:
Или тебя в тексте так от буковки “я” корежит..?! 
Цитировать1. Все, что мне нравилось в людях, я приобретал; все, что людям не нравилось во мне, я уничтожал.
2. Изживал не ради того, чтобы нравиться другим, а ради того, чтобы найти свой идеал.
3.Мне было всегда глубоко наплевать на мнение большинства, т.е. общества. Что мне любить, а что в себе изжить, я всегда решал сам.
Я так понял, сложить А и В – это неимоверно сложная задача для тебя. Но, тем не менее, попробую еще раз пояснить:
- изживать в себе нужно то, что не нравится людям, но решать при этом самому, т. е. через самокопание, а не по указке извне (мало ли кому и что там не нравится или примерещилось);
- и не ради того, чтобы угодить другим (понравиться и возыметь в их умах весьма лестное мнение о себе), а опять же исключительно с целью саморазвития, самосовершенствования.
И только такому, как ты, нужно буквально чуть ли не каждую запятую сидеть и разжевывать, чтобы до тебя дошло, о чем речь идет, и то не факт, что дойдет.
Ну и насчет нарциссизма и павлинизма: где ты самовоспевание и самовосхваление здесь углядел?
Я всего лишь описал некий принцип весьма успешного развития индивидуальной сущности.
Почему успешного, потому что: учиться нужно тому, чего в тебе нет, и поэтому нужно внимательно смотреть на других (наблюдать за людьми), но не с целью вынесения о них мнения (суждения), а с целью приобретения положительных качеств. Поэтому в людях нужно учиться подмечать хорошее, а не плохое, ибо учиться нужно хорошему, а не плохому. В себе же изживать нужно плохое, и поэтому если некто высказывает нечто нелицеприятное в твой адрес, то его не осуждать за это надо, а быть благодарным, ибо он указывает на возможные ошибки. Но, прежде, чем лезть в воду, нужно все же потрудиться и поискать брод, т.е. провести тщательный самоанализ на предмет наличия данного отрицательного качества – ибо на нет, и суда нет. Чтобы отчего-то избавиться, нужно это что-то для начала в себе заиметь. А если всегда перенимать только хорошее, то плохому и появиться будет неоткуда. Но для профилактики не повредит лишний раз чистку все же периодически производить. И никакого самобичевания и никакого самовосхваления здесь и в помине не было, и нет.
Ну и на последок:
Павлинит не тот, кто смело о себе говорит, а тот, кто ждет, когда его другие заметят и похвалят. Ты такой и есть, и когда тебя хвалят, ты смущенно пальчиком вертишь – в знак крайнего удовольствия, когда от радости в зобу дыханье сперло.(с)
- Да что вы, что вы, я не такой..
- Да такой вы, такой..
Что в себе носишь, Альто, то и в других видишь..
Все хорошо в меру. Уметь фильтровать базар никогда не повредит.
А вот здесь полностью согласен, искал он в “жабах” и крысах” нечто хорошее, чтобы найти свое призвание. Тот, кто реально видит в человеке хорошее, тот не увидит ни жабу ни крысу, он увидит сразу принцессу или жар-птицу, и потому напрягать свое воображение в попытке отыскать жемчужину в пыли, такому не придется.
ЦитироватьОтвечу на этот пост еще раз: все дело в том, что я писал о том, как и в какие зеркала смотреться. Как тот или иной человек отражает мир, зависит от внутренней призмы человека, над которой и нужно работать. Нет смысла отражать других, ради других, есть смысл самому себя отражать через мир с целью самопознания. И в этом принципиальное различие.
И в сущности я изначально и сказал именно об этом:
1. Если человек способен преображаться в лучшую сторону, лишь когда другие ему будут внушать …
Цитировать2. как только ему начнут тыкать, что он свинья, он захрюкает.
Речь не шла о том, что не должно быть зеркал, и в них не нужно смотреться.. речь шла о том, что если человек зависим от людского мнения, то не он сам, а людское мнение будет формировать его образ, а человек, такой, будет лишь подстраиваться под внешний социум. Зависим - значит не свободен, а значит и не самодостаточен. Если похвалили - значит хороший, если поругали - значит плохой, а своя голова на плечах зачем? Вот о чем шла речь.
Плевать на мнение окружающих - это не зависеть от их мнения! Но это не значит не прислушиваться, не воспринимать, не анализировать, не сопоставлять.. и т.д. и т.п.
так что никакого абсурда в этом нет.. и во-вторых, за собой замечать худое гораздо сложнее, а когда не за собой, то здесь как говорится, в своем глазу бревна не заметят, в чужом и соломинку разглядят..(с). Вот поэтому быть внимательным к тому, что не нравятся людям в других - очень даже полезно. Но это не значит, что начать им угождать. Одно из другого в данном случае никак НЕ вытекает.
ЦитироватьИзживать в себе то, что не нравится людям: во-первых, людям в других не нравится всегда одно и тоже..
И третье, уничтожать в себе нужно то, что есть, а не то, что другие в тебе видят. Ибо опять же, мало ли кто и что в тебе разглядит, это вовсе не значит, что оно в тебе есть. Чаще люди видят в других то, чем сами страдают. Поэтому, нужно не под мнение людей тупо подстраиваться, а работать над собой скрупулезно и непрестанно. И потому, кто бы и чтобы о тебе не говорил, уничтожить ты можешь в себе только то, что сам найдешь.
Эти три пункта как раз об этом и гласят:
1. Все, что мне нравилось в людях, я приобретал; все, что людям не нравилось во мне, я уничтожал. (прим: естественно, если находил)
2. Изживал не ради того, чтобы нравиться другим, а ради того, чтобы найти свой идеал. (прим: это и есть независимость от людского мнения)
3.Мне было всегда глубоко наплевать на мнение большинства, т.е. общества. Что мне любить, а что в себе изжить, я всегда решал сам. (прим: данный пункт объединяет, подытоживает, в себе первые два)
1. Независимость: наплевать на мнение большинства => Изживал не ради того, чтобы нравиться другим;
2. Самоанализ: все, что людям не нравилось во мне, я уничтожал => что в себе изжить, я всегда решал сам. (см. п.1 Независимость)
И никаких противоречий здесь нет. Потому что независимость от людского мнения и самостоятельность в работе над самим собой (самоанализ) - взаимо предопределяют друг друга, ибо невозможны один без другого. и самое главное, чтобы нечто изжить в себе, нужна глубокая, тщательная работа над самим собой, иначе ни о каком “изжить” не может быть и речи, и кроме пустого подражательства ничего не получишь.
Практически, человек работающий над собой по данной схеме, и без слов поймет о чем говорится. А тот, кто только в других тыкать привык, ему как не объясняй, а ему все едино пусто будет.
После написания этого коммента червячёк сомнения периодически подгрызал меня.Я не могла понять в чём дело.Начала вспоминать рассказ и поняла, что я то сама периодически жертвую людям.Подаю, но не всем(по интуиции),посылаю смс, опускаю различные купюры в ящички в магазине для помощи детям и т.д.Сегодня решила перечитать рассказ.Вот балда…Как же я читала?То ли была невнимательна, то ли отвлёк кто…Художник не со всех брал деньги.Больной девочке портрет он просто подарил,проявил сострадание.Сама бываю от себя в шоке.Начитаюсь различной эзотерической литературы(особенно западной) и такая бывает каша в голове.
Цитировать