Квантовая психика и шизофрения

Смертные говорят постольку, поскольку
они слышат.
(М. Хайдеггер)

Вопрос соотношения души и тела ныне
называется «психофизической проблемой». Как следует из самого названия, это —
вопрос связи психического и физического. По смыслу такой связи ею должна
заниматься нейронаука, включающая в себя нейробиологию, нейрофизиологию,
психофизиологию и прочие дисциплины, изучающие мозг и нерв­ную систему, ибо тем
местом, где душа и тело соединяются, является именно мозг. Иначе говоря, эти
науки пришли на смену метафизике и алхимии,изменив лишь качество исследований,
но не предпосылку. Изучая мозг, наука обращается к нейросетям и конструирует
модель, в которой та или иная совокупность нейронов порождает то, что мы на
своем языке называем мыслью или ощущением. Но как бы глубоко нейронаука не
заглянула вглубь этой психофизической проблемы, она не способна указать именно
то место, где физика волшебным скачком превращается в психику.

Если есть ментальный образ (ощущение),
ему всегда можно дать имя. Объект языка и адекватный ему психический субстрат,
для которого в философии и психологии имеется множество названий: идея, акт,
интенция, гештальт, перцепция, паттерн и т.д.,мы будем называть «дхармой» из
уважения к величайшему мыслителю древности Гаутаме и всей индийской философии.
Здесь можно повторить вполне буддистское заявление Пуанкаре (с нашими
ремарками): «Все, что не есть мысль (дхарма), есть чистое ничто, ибо мы
не можем мыслить ничего кроме мысли, и все слова, которыми мы располагаем для
разговора о вещах (реальности), не могут выражать ничего кроме мыслей.
Поэтому сказать, что существует нечто иное, чем мысль (самосознание),
значило бы высказать утверждение, которое не имеет смысла».

Всякий психолог, пожелавший дать
первичное определение самосознанию вынужден вставать на позицию бихевиоризма,
т.е. говоря «извне» о самосознании. Например, А. Адлер утверждает: «Мы
приписываем наличие сознания только движущимся живым организмам.Предварительным
условием существования сознания является свобода передвижения,поскольку
организмы, прочно укорененные на одном месте, не имеют в нем необходимости… Это
и составляет разницу между растением и животным… Представьте себе человека,
каждое движение которого кто-то планирует за него: его мысль будет
бездействовать». Физическое движение здесь рассматривается как обязательный
внешний атрибут психики. Однако уже в последних фразах этого абзаца Адлер
фактически ссылается на наличие и внутреннего ментального движения в виде
«умственной деятельности»,подразумевая, что самосознание является потоком дхарм
(в нашей терминологии). И тогда в каком смысле «мысль будет бездействовать» в
самосознании? Очевидно,этот поток не может остановиться только потому, что
«кто-то за него все планирует», ибо такая остановка есть смерть по определению.
Мысль в принципе не может бездействовать. Мы не можем перестать мыслить, даже
если очень захотим этого. Мы сознаем себя в каждом мгновении бытия. Это не
случается с нами даже во сне.

Поток самосознания непрерывно генерирует
новые дхармы. Собственно, этот поток,откладываясь в памяти, и создает у ребенка
первое представление о причинно-следственных связях. Прикасаясь к горячему
предмету и получая ожог, мы постигаем фундаментальность этой причинности внутри
себя. Именно поэтому же мы сознаем движение и время не только снаружи, но и
внутри себя как психические категории. Это настолько существенно, что мы
начинаем делить время на то, что физики называют термодинамической (и
космологической) стрелой времени, и наше собственное психологическое время.

Наше бытие,включающее в себя реальность,
есть поток самосознания, которым что-то движет.Примем по определению, что поток
самосознания (ПС) состоит из дхарм. Мы будем считать его линейным, поскольку,
во-первых, так проще, во-вторых,интуитивно оправдано, ибо время — по крайней
мере, в нашем восприятии — тоже линейно. Итак поток самосознания есть
потенциально бесконечная последовательность актов восприятия, которые мы
назвали дхармами (D):

ПС = D + D + D +…

Этот поток дискретен, ведь мы
воспринимаем мир в отдельных актах мгновенного настоящего,будто кадры на
кинопленки. Но при этом мы не ощущаем никаких разрывов в своем восприятии. От
процесса мышления и вообще бытия у нас «не захватывает дух», мы никуда не
проваливаемся. «Если я могу закрыть глаза и дать им немного отдохнуть, то я не
в состоянии отрешиться от того, что я нахожусь в своем теле или что я тот же
человек, которым был десять секунд или десять лет назад. Мне никуда от этого не
деться, т.е. механизм самовосприятия функционирует непрерывно», — комментирует
нейробиолог У.Сили.

Сохранение дхарм в памяти (П)
обеспечивает ПС собственную связность во времени и аутентичность как
вневременной личности (Л). Иначе говоря, личность — это всегда конечный на
данный момент времени отрезок ПС:

Л = П = D + D + … + D.

Итак,самосознание имеет смысл только во
времени как поток. Вне времени нет никакого существования. Но без сущности,
идентифицирующей себя в каждый момент времени как личность, чистый поток
самосознания, который этим самосознанием не запоминается,ничем не отличается от
потока электронов в проводах. Это не предполагает разумность электричества. В
каждый момент времени существование (ПС) и сущность (Л)отличаются друг от друга
лишь одним актом, который переживается самосознанием как настоящее, но еще не
попал в память, чтобы стать ее прошлым:

ПС = Л + D +…

Именно поэтому суть самосознания
двойственна, заключая в себе принципиальный дуализм. Самосознание живет только
в диалоговом режиме. Человек не только сознает, он сознает то, что сознает.
Тот, кто «не слышал» собственных мыслей, тот ничего и не мыслил.Ситуация всегда
такова, что один говорит, а второй слушает, один — воспринимает, второй —
запоминает. И второй всегда на шаг позади первого. Их отделяет друг от друга
одна дхарма:

ПС — Л = D.

Говоря языком экзистенциализма, сущность
находится в постоянной погоне за существованием. Принято считать, что это
физиологическое настоящее име­ет период длительности около 130мс или меньше до
20 мс. Этот интервал следует принимать не за длительность дхармы, а за
физиологический промежуток между двумя дхармами. Из линейности времени
автоматически следует, что самосознание живет в раздвоении. Личность лишь в той
мере личность, в какой она существо реактивное. Но для того, чтобы реагировать
на акт, необходимо время. Реальность находится снаружи нас. Внутрь нас она
попадает в акте восприятия, но обрабатывается в акте запоминания, за которым и
следует реакция.

Ж.Лакан по этому поводу говорит: «Должна
ли всякая мысль непременно отдавать себе отчет в том, что она собирается
мыслить то, о чем она мыслит? Вопрос непростой,ибо он немедленно вводит нас в
бесконечную игру отражений: если природа мысли такова, что она мыслит себя
мыслящей, то будет и третья мысль, которая станет мыслить себя мыслью мыслящей
и т. д. Уже один этот вопрос, до сих пор так и не разрешенный, вполне
убедительно доказывает, что неправомерно видеть основание личности в феномене
мысли как среды, прозрачной для себя самой».

Такая бесконечная итерация осмыслений
одной и той же дхармы в следующих дхармах,конечно же, возможна. Подобное
зацикливание на одной и той же мысли и происходит при некоторых невротических
(заикание) или психических (навязчивые идеи) аномалиях.Но самосознание не
является «прозрачным» для самого себя в силу линейности времени.Его внешнее
настоящее — как чуждое, как новое — сначала воспринимается, и лишь потом
становится частью его — собственным, внутренним прошлым. Именно поэтому, кстати
сказать,настоящее неуловимо. К тому времени, когда оно попала в память, стало
частью Л,появилось новое настоящее у ПС.

Делая из этого очевидные выводы,
личность начинает жить в ожидании будущего, планировать его,выстраивая свою
более или менее разумную, т.е. соответствующую физической причинности,
деятельность во времени (которое заставляет его двигаться и вообще жить).
Сейчас это будущее станет настоящим, но в момент настоящего «я» будет помнить
лишь прошлое этого переживаемого момента. В потоке самосознания всегда
присутствует элемент невменяемости личности — ее настоящее. Чтобы
понять,насколько это принципиально, рассмотрим предельный случай. Допустим, вы
сейчас умерли и ваше существование прекратилось в момент времениt. Это
значит, что поток вашего самосознания пережил последнюю дхарму:

ПС = Л + D.

Но вам это еще не известно. Если память
способна принять эту посмертную дхарму, то личность узнает о своей смерти в
следующий момент времени t + Δt, по психофизическим измерениям
равный 130–20 мс. Но если сущность (память) останавливается в момент смерти вместе
с существованием, т.е.в физическом настоящем ПС, психически живя при этом в
прошлом Л, то такая личность никогда не узнает, что она закончила свой путь.
Тогда можно сказать,что наше осознанное бытие никогда не пересекается с
небытием. Между ними всегда остается одна дхарма, «дхарма смерти». Подобную
интуитивную догадку высказывали еще древнегреческие стоики, утверждая, что нам
не о чем беспокоится. Пока есть мы, смерти нет. Когда есть смерть, нет уже нас.
Человек не может встретиться со смертью, будто с разбойником на дороге, а
значит, бояться ему нечего. По мнению стоиков смерть — это чудовище, с которым
невозможно столкнуться в принципе. Память позволяет этому самосознанию лишь
предугадывать свою смерть в будущем, как оно предугадывает каждый свой следующий
шаг.

Все предыдущие рассуждения о том, что
реальность является нам не в материальных вещах, а в дхармах,имело своей целью
подвести нас к осознанию фундаментального механизма самосознания. Бытие
воспринимается нами через психологические сущности, т.е.лингвистически. Мы
буквально читаем мир как книгу. В конечном итоге важно не то, что и как было
воспринято в существовании (ПС), а то, как это было услышано в сущности (Л).
Это лежит в основе множества замечательных свойств самосознания. И вот мнение гештальт-психолога
Польстера по этому поводу: «Человек раздроблен между наблюдателем и
наблюдаемым объектом, активным и пассивным началом, что делает из него по
крайней мере двоих. Все это составляет внутренние взаимоотношения, в которых ни
одна из сторон не остается в одиночестве». И это так!

Наше слуховое,зрительное, тактильное и
любое другое восприятие есть «лингвистическое» восприятие.Вот мы касаемся рукой
какого-то предмета. Это тактильное ощущение воспринимает,т.е. «читает» активный
субъект самосознания. Пассивный субъект самосознания«слушает». Но на это
требуется время. Они не могут делать это одновременно в силу законов физики. И.
Сеченов считал, что анализатором времени является слух,поскольку именно он
обеспечивает нижнюю границу восприятия отдельных сигналов в интервале 2 мс.

Фундаментальная физическая причинность
требует психического раздвоения личности. Самосознание тоже оказывается
квантовым. Память, на который базируется личность,позволяет самосознанию
ожидать будущего. Если предмет, который самосознание ожидало почувствовать
холодным, но активный субъект «прочитал» его горячим, то«услышал» это уже
пассивный субъект. Именно он после короткой «невменяемости» между двумя
дхармами и реагирует, отдавая команду на ожог: рука отдергивается, а на месте прикосновения
появляется волдырь. Поэтому пассивный субъект есть реактивная часть
самосознания.

Конечно,реальные предметы оказываются
холодными для нас и не вызывают реакцию на ожог в силу физических законов, но в
каком-то патологическом состоянии наше самосознание могло бы сделать все
горячим, и тогда мы «обжигались» бы о столы и стены и ходили бы по вполне
прохладному миру в волдырях. Можно сказать, что расстояние между раем и
преисподней укладывается в одну дхарму. А экзистенциалист тут мог бы добавить:
как ни одна из сторон личности (активная и реактивная) не остается в
одиночестве, так рай и ад сопровождают сущность (Л)по обе стороны ее
существования (ПС). Грань между разумностью и безумием так же тонка, как грань
между наслаждением и болью.

Так что есть личность? Это — тот, кто
говорит, или тот, кто слушает? Безусловно, полноценная личность состоит как из
своего активного субъекта, так и реактивного. Но факты говорят о том, что
личность — это в большей степени именно реактивный субъект.Личность есть личность
лишь в той мере, в какой она не просто воспринимает нечто, а реагирует на это
нечто. Механизм самовнушения, который практикует,например, йога, строится
именно на том, что самосознание всегда находится в самоотчуждении (благодаря
чему узнает себя в зеркале), и поэтому естественное состояние личности есть
лингвистическое раздвоение личности.

В самой сути самосознания заложены
основы его социализации и нравственности. «Способности понимать самих себя и
других людей тесно взаимосвязаны. Для полноценного существования человеку
необходимо обладать обоими качествами», — говорит психолог Т.Хизертон. Это
несомненно. Общество начинается внутри человека.Первый посторонний, которого
младенец узнает в своей жизни, есть он сам. И это происходит в первой же
паре дхарм его потока самосознания, в котором существование всегда опережает
сущность:

ПС = D + D +…

В первой дхарме своего бытия
самосознание являет себя миру, но эта дхарма есть лишь элемент невменяемости
сущности, которая узнает себя и становится собственно самосознанием уже во
второй дхарме. «Большую часть времени мы проводим, витая в своих мыслях, —
мы думаем о том, что происходило с нами, или о своем отношении к другим людям.
Все это включает в себя наш собственный образ», — говорит Хизертон. Но
разве не очевидно, что размышлять о своих отношениях с другими, иметь о себе
образ, значит уже воспринимать себя так же отчужденно, как и остальных?
Существо, не способное на самоотчуждение, не может иметь нравственность в
принципе. Такое существо вообще не способно думать о себе — ни плохо, ни
хорошо.

Как же тогда человек не путает себя с
другими людьми, переплетаясь с ними не только социально, но оказываясь таким же
отчужденным от себя, как и все остальные, в собственном самосознании?
Действительно! Я могу указать пальцем на любого человека, но точно так же я
могу указать пальцем и на себя. Я сам себе посторонний! И тогда зачем мне
нянчиться с этим существом:кормить его, поить, оберегать, брать на себя столько
хлопот. Да пусть делает что хочет. Пусть умрет, в конце концов! Но вместе с ним
умру и я! Кто я? Ведь это — Оно, постороннее существо, которое я вижу в
зеркале. Я — не я! Так кто же я?

Именно для этого в мозге человека
существует сложный механизм, который постоянно напоминает ему об собственной
личности, отмечая мысли о себе самыми значимыми маркерами и делая таким образом
самоидентификацию привилегированной гормональной структурой. Можно забыть, как
зовут соседа, но очень трудно забыть свое имя. Ведь собственное имя доставляет
мозгу нейрофизиологическое удовольствие. А полное самозабвение мы называем
слабоумием. Возможно, именно этот механизм является эволюционным инстинктом
выживания. И если мы, критически рассматривая свое лицо в зеркале, находим свою
внешность скорее привлекательной, чем отталкивающей, и почти всегда кажемся
себе красивыми, то только потому, что чувствовать себя как Квазимодо не
естественно для нашей гормональной системы. Самодовольство — вот естественное
состояние для любого живого существа, вплоть до амебы (если можно говорить, что
амеба имеет чувства).

Вероятно, сама наша способность стать
безумными заключается в том,что естественное, здоровое состояние нашей психики
уже есть раздвоение личности на того, кто мыслит, и того, кто это мышление
воспринимает, на говорящего и слушающего, на действующего и наблюдающего,
словом, на «пациента» и «врача».Потрясающим следствием такого раздвоения
является способность человека лгать,т.е. не просто заблуждаться, а именно
говорить ложь, зная, что это ложь. До безумия тут один шаг, ибо бред отличается
от лжи только тем, что эта ложь «пациента» уже не контролируется «врачом».

Одно дело,когда человек выдает черное за
белое, чтобы обмануть другого человека, и таким образом пытается, можно
сказать, свести своего оппонента с ума. И совсем другое дело, когда он сводит с
ума самого себя, принимая черное за белое. В некотором смысле душевнобольной —
это тот, кто совершенно заврался перед самим собою. Но это было бы невозможно,
если бы в нем изначально не присутствовали двое.Животные не страдают психозами
просто потому, что им некому лгать в себе самих.

Из справочников: «Синдром
Кандинского-Клерамбо (синдром психического автоматизма,синдром внешнего
воздействия, синдром отчуждения, синдром овладения) — психопатологический
комплекс, проявляющийся отчуждением или утратой принадлежности своему «я»
собственных психических процессов (мыслительных, сенсорных, двигательных) в
сочетании с ощущением влияния какой-то посторонней силы; сопровождается бредом
психического и физического воздействия и (или) бредом преследования». Впервые
шизофрению как «нарушение единства» описал Э.Блейлер. Он выделял четыре
диагностических критерия: снижение аффекта,аутизм, нарушение ассоциаций и
амбивалентность. Психиатр К.Шнайдер ввел свои «симптомы первого ранга»: (i)
бред воздействия со стороны внешних сил; (ii) вера в то, что мысли воруются
кем-то из головы либо вкладываются в неё; (iii) ощущение того, что содержание
мыслей становится доступно другим людям; (iv)наличие голосов, комментирующих
мысли и поступки человека, либо разговаривающих между собой.

Ж.Лакан замечает по этому поводу: «Обратите
внимание, сколько в нормальных субъектах, а следовательно и в нас самих,
происходит вещей, которые мы постоянно стараемся не принимать всерьез. Именно
поэтому в глазах очень многих, даже если они не отдают себе в этом отчет,
психически больной — это воплощение того, к чему может привести привычка
принимать вещи всерьез».

Шизофрению некоторые психиатры относят к
нетипичным, нежелательным формам мышления и отказываются вообще диагностировать
ее как болезнь. Сам термин «шизофрения» они считают неоправданным клеймом,
поскольку нет однозначного симптома, по которому можно ставить диагноз, и
предпочитают называть такое состояние «расстройством интеграции». Официальное
определение шизофрении, опубликованное в «Диагностическом и статистическом
руководстве по психическим расстройствам» АПА, специально исключает
органические причины из определения шизофрении. Иначе говоря, шизофрения— это функциональное отклонение от желательной
нейролингвистической адекватности между мозгом и реальностью. Но если мы
установили, что раздвоение личности есть естественное состояние самосознания,
то и состояние, которое квалифицируют как расстройство интеграции или еще
как-то, есть лишь те или иные вариации нормы.Такой человек выполняет какое-то
действие, а затем заявляет, что это сделал не он, но кто-то другой, а он лишь
был свидетелем. Или что этот другой заставил его сделать то, что он сделал.
Когда здоровый человек говорит такое, это — откровенная ложь, которой он хочет
свести с ума другого и снять с себя ответственность за содеянное. Но
шизофреник, очевидно,действительно сам уже не знает, где кончается ложь и
начинается правда. Книгу мира для него пишет кто-то другой, создавший себя из
странных ассоциативных связей внутри его раздвоенного мозга. И эта книга
становится сборником фантастических историй, гротесков, бурлесков, готических
рассказов и мифологических сцен, от которых самосознание не может избавиться.

Почему же это происходит? Ныне принято
сравнивать мозг с компьютером. Если в компьютере возникает информационная
катастрофа, он ломается, но ведь при этом он не отключается от сети. Если бы
самосознание отключало себя «от сети» при информационной катастрофе,безумия
просто не было бы в нашем мире, а психоз ничем не отличался бы от инсульта. Но
«испорченное» самосознание не отключается, продолжая работать в аварийном
состоянии. И тогда разногласия личности между ее активным субъектом (пациентом)
и реактивным (врачом) становятся бесконтрольными, случайными. И все эти капризы
выкидывает «пациент».

Очевидно, к этому же естественному
раздвоению личности на «пациента» и «врача» следует относить все эффекты
гипнотического внушения. Каким образом можно внушить самосознанию то, что оно
не думает и не чувствует? Нужно подменить одну из дуалистических частей его
самосознания. В нашей терминологии — того первого, кто мыслил, воспринимал и
говорил, т.е. именно «пациента», а не «врача», как хочется автоматически это
предположить. В гипнотическом состоянии отключается активный участник
бытия–«пациент». Его место занимает голос гипнотизера,который и рассказывает
«врачу», что он должен слышать, видеть и чувствовать. И доверчивый «врач»
принимает все за чистую монету, ибо он привык делать это изо дня в день, в
каждом акте самосознания: слышать свои мысли и верить «пациенту».Именно поэтому
«врач» отдергивает руку, когда «пациент» говорит ему: «Это — горячее».

В беседе с шизофреником действительный
врач тоже может стать на короткое время «пациентом»души своего пациента, внушая
в гипнотическом сеансе его внутреннему «врачу»лингвистические приказы, которые
тот покорно станет выполнять. А потом, после возвращения к жизни «пациента»,
дуалистическая личность больного могла бы совершенно искренне заявить, что это
делала не она, а голос в ней. И разве эта личность солгала бы? Спутанность
такого самосознания происходит от того, что оно видит сны наяву. Нам тоже
снятся странные, абсурдные и дикие сны, но тот, кто их рассказывает нам по
ночам, утром обычно замолкает. А если он почему-то не хочет молчать? Тогда в
голове начинается какофония, и этот хор голосов делает шизофреника самым
одиноким существом на свете. Ведь он, пока маразм не поглотил его разум,
сохраняет фрагментарную рассудочность и даже проницательность.Интуитивно
человек намного умнее, чем лингвистически, ведь даже кошка способна на
макиавеллизм в своем поведении. Шизофреник понимает, что ему никто не верит,и
еще глубже погружается в свой сон. Он сам уже не знает, чему верить. Раздвоился
не он, раздвоилась лингвистическая реальность.

Читая эти строки, чей голос вы сейчас
слышите? Мой. Ведь мы ведем с вами беседу. Конечно,если я сейчас отдам вам
приказ: «Выпрыгни в окно!» — вы, скорее всего, только улыбнетесь. Но почему вы
не подчиняетесь мне? Только потому, что вы не ангажировали моему голосу место в
своем самосознании. Если вы согласитесь сделать меня «пациентом» вашей
раздвоенной души, то, возможно, очень скоро ваш«врач» выброситься в окно, за
которым синеет прекрасная даль.

Если механизм любого психоза заложен в
естественном раздвоении личности, то его движущей силой является столь же
естественный нарциссизм. И традиционное лечение шизофреников заключается как
раз в том, что их пичкают нейролептиками, подавляющими выработку дофамина —
гормона удовольствия, который завязан в ту самую нейронную структуру, которая
помечает поощрительными маркерами самоидентификацию, чувство собственной
ценности и не позволяет, в конце концов, живому существу пренебрегать собою как
посторонним. Шизофреника лечат от того, что в здоровом человеке поощряется всей
его природой и культурой, — поучать гормональное удовольствие от самого себя.
По сути, в нем подавляют инстинкт выживания, тот самый эгоизм, вгоняя в
заторможенность и депрессию.И совершенно закономерно, что пациент при таком
лечении рано или поздно утрачивает интерес к жизни, переходя в растительное
состояние. Антидофаминовая терапия деликатно подталкивает шизофреника к
смерти.Не гуманнее ли отключить его от сети?

Медицинский здравый принцип: если
личности что-то мешает, ее нужно избавить от этого, — в случае с душевнобольным
сам попадает в логический парадокс. Если болит зуб, его нужно удалить во имя
личности. Если гниет нога, ее необходимо ампутировать во имя личности. Если
мешает душа, следует уничтожить душу во имя личности.Парадокс замкнулся.
Гуманистическая медицина, конечно, не может согласиться с такой логикой и
начинает сама «сходить с ума», изобретая компромиссы. Нет, она не убивает душу,
она калечит мозг нейролептиками и электрическими разрядами. А психотерапия
сводится к тому, что шизофренику ясно дают понять, что он неполноценный, а
затем исключают из общества тех людей, у кого «пациент» и«врач» более или менее
ладят друг с другом. Калеча его мозг, психиатры помогают ему так отказаться от
себя.

В самовнушении механизм дуализма
вплотную приближается к тому, что происходит в мозге шизофреника,только
процедура усложняется. Самосознание привлекает собственную волю, чтобы
подчинить себе «пациента». Если он прочтет горячее как «горячее», реакция
последует автоматически. «Пациенту» необходимо прочесть горячее как
«холодное».В этом случае у «врача» не будет повода принимать меры, и волдырь на
месте ожога просто не появится. Личность, которая, как мы уже говорили, в
большей степени основывается на «враче», в этом случае не искажается.

Возникает вопрос: не проще ли выключить
«врача», блокировав так болевую реакцию? Но отключение «врача»автоматически
отключает память. В ПС дхарма, переживаемая как физическое настоящее, не должна
тогда попасть в личность Л. Но это уже амнезия, а не самовнушение. И
действительно, под наркозом человек не чувствует боли и не дает реакцию на
ожог, но он ничего и не помнит. При этом поток самосознание не мог остановиться
в нем, ибо это уже была бы клиническая смерть. Самовнушение же предполагает
скорее концентрацию памяти (личности) для волевого усилия, а не ее отключение.
Человек, идущий босыми ногами по углям,прекрасно помнит, что он делает. Он
просто научил своего «пациента» говорить ложь.

В этом же заключается наша природная
доверчивость. Ребенок изначально верит во все, что ему рассказывают. Во-первых,
он узнает, что его зовут Петя или Маша. И разве можно этому не верить? Лишь со
временем он поставит это под сомнение и поймет,что имя не является его
внутренним атрибутом. Но именно благодаря безусловной лингвистической вере
человека идет процесс его обучения и социализации. Мы привыкли верить тому, кто
в нас говорит. Мы склонны верить и тому, кто говорит снаружи. Если бы мы не
верили себе, наша жизнь была бы сплошным психозом. Если бы мы не верили другим,
наша жизнь не отличалась бы от жизни зверя.Мошенничество как раз основывается
на том, что мы, привыкшие доверять собственным мыслям и чувствам, склонны
верить мыслям и чувствам другим.Нейролингвистическое внушение полностью
выстраивается на этой изначальной вере.

Именно потому, что человеческое «я» есть
реактивное сознание,т.е. самосознание, состоящее из двух субъектов, оно
обладает уникальными способностями. В сущности, самым потрясающим явлением
нейролингвистики следует считать музыку, ведь музыка как череда звуков,
воспринимаемых мозгом, в нейрофизиологическом смысле ничем не отличается от
восприятия этим же мозгом слов. Музыка — это язык (и совершенно естественно,
что для нее так же существует письменность). Именно на этом языке говорит
«пациент». Еще в древности было отмечено, что музыка обладает гипнотическими
свойствами. Музыка не может воздействовать на нас, если мы ей не ангажировали
место в себе. При нашей готовности слушать музыку, место «пациента» в нашем
самосознании мы уступаем череде звуков, которые льются в наши уши. Музыка
начинает говорить в нас, и мы ей верим. Верим всем сердцем, т.е. всем своим
«врачом». Верим в скорбь и пафос этих звуков, в их взлеты и падения, и вот уже
«врач» прогоняет по нашему телу волну дрожжи. Кто все это говорит? Моцарт? Но
ведь он давно умер! Разве наша способность воспринимать чувства человека,
который давным-давно умер, явление не более удивительное, чем телепатия?

Что есть книга?Вообще говоря, это стопка
измаранной целлюлозы, макулатура. Но книга может нести нейролингвистическое
внушение, вызывая у подготовленного читателя ощущения сродни сну или
мистическим видениям. Поэтическая фраза о том, что художественные творения
живут в нас, имеет буквальный смысл: у нас нет ближе рассказчика, чем этот.
Ведь это — наше второе «я», т.е. вторая часть нашего Оно. И если уж мы вспомнили
Моцарта, то драматическую историю его отношений с Сальери можно рассматривать
через призму отношений гениального«пациента» и адекватного ему «врача», ведь
таланту всегда нужен не менее талантливый почитатель, способный понять красоту
и глубину вложенного воздействия. Ангажированность слушателя требует еще и его
компетентности. В этой шизофренической аналогии единая музыкальная личность
Моцарт-Сальери раздваивается на того, кто говорит, и того, кто слушает. В конце
концов, реакцией последнего становится ненависть к рассказчику. Лучше бы он
замолчал! Не это ли твердит себе шизофреник в минуты просветления?

И художественное восприятие, и
сновидение, и религиозно-экстатическое переживание, и наркотическое опьянение,
и медитативная установка, и спиритуалистическая процедура, и шизофреническое
состояние содержат в себе рассказчика, который приносит нам всех наших
призраков. Не удивительно,что в культуре человечества эти явления так тесно
связаны. Сильно ли отличается процесс увлекательного чтения о похождениях трех
мушкетеров от истории человека, который на больничной койке разговаривает с
инопланетянами? Чем разнятся медитативное хождение босоногого йога по углям и
пляски святого Витта фанатика,изгоняющего демонов из себя?

Наш мозг,созданный природой из двух
полушарий, — это уже сиамские близнецы. Полноценный человек — это уже два
человека. И они стоят сразу на двух полушариях.

Источник:

С. Юрченко. «Я. Философия и психология свободы»

Метки: психология, психика, мышление
Запись: Квантовая психика и шизофрения
опубликована 2 октября, 2012 в 11:27 и находится в Блоги |
Копирование разрешено ТОЛЬКО С АКТИВНОЙ ССЫЛКОЙ: