«Об идее Бога вообще смешно говорить!»

Скорее всего, все будет не так страшно. Религия, как и любое другое явление, имеет фазы полураспада. Примерно как 238-й уран проходит длинную цепочку трансмутаций, прежде чем превратиться в безобидный 206-й изотоп свинца — тот самый, который вы наверняка в детстве прикрепляли к удочке в качестве грузила. Ядовитенький, не слишком симпатичный свинец, тем не менее от него уже никаких эманаций не исходит. А ведь был стра-а-ашный радиоактивный уран. Но он превращался, превращался, проходил стадии протактиния, тория, становился определенным изотопом висмута… У вас просто от зубов отскакивает. Это я вас еще щажу и не называю номера изотопов. Религия точно так же давно прошла период полураспада. Прошла состояние, когда она была наиболее опасна и ей удалось полностью парализовать мир: всякую жизнь, всякое развитие, всякую мысль. Эта тотальная парализация, с которой не мог справиться никто, продолжалась аж до XIV века. Вся история темных веков — ранне-средневековой Европы — умещается практически на трех-четырех страницах. Ее нет. Все, что было до 1100–1200-х годов, сожрано церковью. Люди — насколько истории вообще можно доверять — занимались тем, что без конца продавали и покупали молоко Богородицы, перья из крыла архангела и тому подобную фигню. Религия была всевластна и очень сильна, как радиоактивный элемент в наиболее яркой своей ипостаси. А сейчас можно с большим основанием говорить, что мы имеем дело уже с 206-м изотопом свинца. Почему? Существуют твердые, ясно очерченные образчики христианского поведения — они изложены в житиях святых. Вспомним хотя бы Франциска Ассизского, который с любовью вынимал у себя из шевелюры вошь, целовал ее и сажал обратно. Я с трудом представляю себе такой фокус в исполнении Владимира Михайловича Гундяева. Я с трудом представляю Всеволода Чаплина, который будет в течение двадцати пяти лет, не снимая, носить каменную шапку. А намазывание себя калом, разведение, по примеру Симеона Столпника, червей в язвах своих? Там еще много всего. То есть христианство, при всем к нему отрицательном отношении, — это аскеза, она является обязательной его составляющей. Да, это патент на злобу, на нетерпимость, на ненависть к любому развитию, но в первую очередь это аскеза. Вспомните книжки, которые христиане называют основополагающими, — Ветхий, но прежде всего Новый Завет: «И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут; ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них». Кто из сегодняшних христиан способен продемонстрировать такие образцы христианского поведения? У них осталась только злоба, но и она уже не та, что была. Во-первых, у них отобрали спички, и они не могут разводить костры по любому поводу. Во-вторых — и это лучше видно, как ни странно, на примере Римско-католической церкви, — прежнее мракобесие полностью адентировано, там нет зубиков. У нас другая история: в какой-то момент ребятам в Кремле показалось, что это очень хорошее средство управления массами. Почему у нас религиозный президент? Потому что он уверен, будто правит православной страной. Почему у нас православная страна? Потому что она уверена: надо быть как президент, который очень религиозен. Эта конструкция — собака, закусившая собственный хвост, — крутится без остановки. На самом деле ни там, ни там никакой религиозности, конечно, нет. Но вообще, я, честно говоря, не удовлетворен размахом мракобесия. Я считаю, лучше бы они поизымали тиражи книг, запретили еще десяточек спектаклей и фильмов… Потому что зло, чтобы погибнуть, должно достичь максимума? Нет, просто я хочу, чтобы счет, который им предъявят в ближайшее время, был как можно более длинным. Это избавит нацию от стеснения. Тогда полностью исчезнут всякие моральные обязательства, которые были у нас перед бедными попами в 1990-е годы, когда казалось, что они олицетворители духовности, бедные-несчастные, их закапывали живьем, и давайте-ка срочно отдадим им все то, что у них отобрали. Повторятся разгромы церквей, как после революции? Думаю, никаких разгромов не будет. Разгромы идут на пользу: когда попов скидывают с колоколен, у их идеологии появляется шанс. Нет, ни в коем случае, зачем? Просто они тихонечко передвигаются на то место, которое им назначено Конституцией: куда-нибудь к сайентологам, к мормонам, к баптистам. Так, чтобы они снова оказались в поле досягаемости закона. И вот тогда им придется платить налог на прибыль. Тогда свечки перестанут быть столь же доходными, как героин, — а там почти полторы тысячи процентов навара. Тогда на уровне любой санэпидстанции можно будет прекратить безобразие под названием «причастие». На самом деле это акт торжественного нарушения санитарно-гигиенических норм! Это их теплое, разбавленное водой вино с раскисшей булкой — идеальная питательная среда, через которую передаются вирусная пузырчатка полости рта, кандидоз, галитоз, различного рода стоматиты. Как только попы окажутся в зоне, где над ними снова будет властен закон, ничего больше не надо делать. Нас не должно волновать, кто во что на самом деле верит или не верит. Пусть делают все, что хотят. Пусть надевают на головы ведра любого цвета, пусть целуют друг другу все, что хотят, но пусть избавят нас от притязаний на то, чтобы их хобби определяло нашу жизнь. Вы считаете, в обозримом будущем это возможно? Это возможно при одном условии. Церковь, особенно русская, абсолютно бессильна без государства, без административного ресурса. Она не умеет существовать самостоятельно, она даже не самоокупаема. Как только исчезнут все допуски и преференции, этот бизнес мгновенно развалится. То есть инструмент неэффективен? Абсолютно. И всегда был неэффективен. То, что он неэффективен, я знал очень давно, потому что в начале 1990-х курировал Северо-Запад. В каком качестве? По просьбе Владимира Александровича Крючкова (в 1988–1991 годах председатель КГБ СССР. — Прим. ред.), как специалист и как на тот момент один из теоретиков ГКЧП. Так вот, все эти митрополиты, архиепископы, епископы клялись, что будут заниматься своей паствой и все как один за советскую родину, — ни фига. Причем они ведь только позавчера звездочки с погон стряхнули, отрастили бороды и с трудом выучили всю эту поповскую белиберду. Люди-то свои. Без исключения. И какие бы сейчас ни существовали культы всяких митрополитов, которые якобы были независимы, свободны, — это те же самые штатные подполковники. Они, правда, еще в майорской должности могли быть направлены в семинарию для хорошей легендировки. Но других не было, я это слишком хорошо знаю хотя бы благодаря дедушке — генералу КГБ. Дед по отцу или по матери? По матери. Отец мой вообще неизвестен. Существует куча претендентов, но поверьте, это все байки и сказки, и люди, которые так себя называют или даже прописаны в этом качестве в «Википедии», таковым не являются. Вы были депутатом Думы в течение четырех созывов, хотя в этой работе не слишком усердствовали. Вообще не усердствовал. Там невозможно усердствовать. Совершенно идиотская деятельность. Но можно было изучить этот механизм. Мне он представлялся любопытным. А кроме того, мне казалось, что это необходимо для какого-то публицистического и общественного веса. На тот момент у меня была иллюзия, что трагедия моей так называемой родины — СССР — исправима, и мне нужны были для этого рычаги. Позже я понял, что — нет. Раз вы не приносили избирателям никакой пользы, за что же они вас выбирали снова и снова? А хрен его знает. Легко поднять историю моих выборных кампаний: я никогда не прилагал никаких усилий. Вообще. Никогда не тратил на это дело ни единой копейки. Получается, вас, как говорится, выбирали сердцем. В чем феномен любви людей к вам? Да нет никакой особой любви. Я не очень верю в любовь. И я не являюсь кардиоцентристом: сердце не больше чем насос, и не надо сваливать на него другие функции. Ну, метафорически. Разве что метафорически. Честно говоря, я не понимаю этих людей. Как не понимаю две тысячи человек, которые пришли на мой недавний вечер в ДК имени Ленсовета, заплатив огромные деньги (зачем-то билеты сделали дико дорогие), чтобы слушать мои разглагольствования. Вы не раз сжигали то, чему поклонялись. Например, имперскую идею. А как может быть иначе, когда возникает неопровержимость фактов? Либо ты идиот, который перестает обращать внимание на факты и зацикливается на какой-то собственной химере, либо ты принимаешь факты во внимание — и тогда корректируешь себя. Люди изменяли в себе гораздо более важные и болезненные вещи. Вспомним того же Чарльза Лайеля (выдающийся ученый XIX века, основоположник современной геологии. — Прим. ред.), который не воспринимал теорию эволюции и лишь к старости под тяжестью неопровержимых доказательств согласился с Дарвином. А здесь-то доказательства совсем простенькие. Истина зависит от того, высказал ее подлец или благородный человек? Абсолютно не зависит. Вообще никак. Дело не в подлеце, дело в тупости. В том, что люди, которые избрали имперскую идею, предлагают ее как конечную и не видят никакого развития. И не позволяют с ней делать то, что необходимо делать с любой идеей. Если у вас есть любимая, дорогая идея, ее нужно штурмовать, издеваться над нею, прижигать ее. Чем что-то вам дороже и ближе, тем с ним беспощаднее. Включая себя? Конечно. Если вы действительно хотите что-то выяснить, то самые драгоценные вещи нужно самым жестоким образом испытывать на прочность. И не иметь никаких авторитетов, ничего святого. Уверяю вас, кое-что уцелевает. Сильно немного. А потом наступает момент, когда кроме так называемой правды ничего уже не забавляет. Ведь правда чем отличается от лжи? Она гораздо проще в исполнении. Она не требует никаких специальных пафосных одежд, никакого антуража. Она является более сильным и более интересным раздражителем. Вы считаете, что правда более естественна для нашего мира, чем ложь? Я говорю о том, что она более перспективный раздражитель. Потому что правда — это бесконечная матрешка, в которой фигурки не уменьшаются по мере открывания. Зато ложь в конце концов выводит нас на какую-то совсем микроскопическую херовинку, с которой уже неинтересно иметь дело. На какого-нибудь бога, на какой-нибудь рок, дух и на всю эту фигню. А здесь — равновеликие единицы, которые можно извлечь даже из более мелких тонкостей. То есть здесь мы имеем гарантированную бесконечность. Мы спокойно на всех этапах обходимся без каких бы то ни было сверхъестественных объяснений. Известен ответ Лапласа на вопрос Наполеона, где в его системе мира Бог: «Я не нуждался в этой гипотезе». Лаплас — умница и молодец. И он это очень хорошо сформулировал. Об идее Бога вообще смешно говорить. Скульптор Генри Мур считал самым красивым на свете череп кошки. А вы? С черепом кошки я в принципе не согласен, потому что там слабые височные области, плохой саггитальный гребень, к которому крепятся хищнические мышцы, то есть этот череп достаточно деградантский. Деградантское не может быть красивым? Для меня ведь нет понятия «красивое/некрасивое». А лошадь? В каком состоянии? Когда вы произносите слово «лошадь», вы обязаны уточнить, какая лошадь: больная, здоровая, старая, жеребенок и так далее. Тут масса ипостасей, и каждая имеет очень жесткое физиологическое обоснование. Нет, наверное, в качестве какого-то… Зачета природе? Конечно, мастерски, офигенно блистательно и очень лаконично сделан атом гелия. Он отличается необыкновенным совершенством орбиталей: всего два электрона образуют невероятно чувственный фейерверк. Вот тут действительно можно говорить о какой-то красоте. Все остальное меня восхищает меньше.

Источник:  sobaka.ru А. Невзоров

Меток нет
Запись: «Об идее Бога вообще смешно говорить!»
опубликована 1 июля, 2015 в 19:33 и находится в Блоги |
Копирование разрешено ТОЛЬКО С АКТИВНОЙ ССЫЛКОЙ: