Ф.Фукуяма. Конец истории и последний человек

Краткий конспект книги современного выдающегося философа Фукуямы “Конец истории и последний человек”

Мн кажется,что я выделила основные мысли труда. Все желающие могут прочитать книгу подробно:

http://lib.ru/POLITOLOG/FUKUYAMA/konec_istorii.txt

Наблюдая, как разворачиваются события в последнее десятилетие или около того, трудно избавиться от ощущения, что во всемирной истории происходит нечто фундаментальное. В прошлом  появилась масса статей, в которых был провозглашён конец холодной войны и наступление “мира”. В большинстве этих материалов, впрочем, нет концепции, которая позволяла бы отделять существенное от случайного; они поверхностны. Так что если бы вдруг г-н Горбачев был изгнан из Кремля, а некий новый аятолла – возвестил 1000-летнее царство, эти же комментаторы кинулись бы с новостями о возрождении эры конфликтов.

И все же растет понимание того, что идущий процесс имеет фундаментальный характер, внося связь и порядок в текущие события. На наших главах в двадцатом веке мир был охвачен пароксизмом идеологического насилия, когда либерализму пришлось бороться сначала с остатками абсолютизма, затем с большевизмом и фашизмом и, наконец, с новейшим марксизмом, грозившим втянуть нас в апокалипсис ядерной войны. Но этот век, вначале столь уверенный в триумфе западной либеральной демократии, возвращается теперь, под конец, к тому, с чего начал: не к предсказывавшемуся еще недавно “концу идеологии” или конвергенции капитализма и социализма, а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма.

Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив. В последнее десятилетие изменилась интеллектуальная атмосфера крупнейших коммунистических стран, в них начались важные реформы. Этот феномен выходит за рамки высокой политики, его можно наблюдать и в широком распространении западной потребительской культуры, в самых разнообразных ее видах: это крестьянские рынки и цветные телевизоры – в нынешнем Китае вездесущие; открытые  в Москве первых кооперативные рестораны и магазины одежды; переложенный на японский лад Бетховен в токийских лавках; и рок-музыка, которой с равным удовольствием внимают в Праге, Рангуне и Тегеране.

То, чему мы, вероятно, свидетели, – не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. Это не означает, что в дальнейшем никаких событий происходить не будет и страницы ежегодных обзоров “Форин Афферз” по международным отношениям будут пустовать, – ведь либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко. Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит в конечном счете мир материальный. Чтобы понять, почему это так, следует вначале рассмотреть некоторые теоретические вопросы, связанные с природой происходящих в истории изменений.

Опыт  двадцатого столетия  поставил  под  большой  вопрос  заявления  о
прогрессе  на  основе  науки и  техники,  поскольку способность технического
прогресса  улучшать  людям  жизнь  неотделима  от  параллельного  морального
прогресса человека. Без  этого мощь техники  просто  будет  обращена на цели
зла, и человечество станет хуже, чем было прежде. Тотальные войны двадцатого
века не были  бы  возможны,  если  бы  не  основные достижения  Промышленной
революции:  железо, сталь, двигатель  внутреннего  сгорания,  самолет.  А со
времен  Хиросимы  человечество  живет под тенью  самого  страшного  научного
достижения  в истории:  ядерного оружия. У фантастического роста  экономики,
возможность  которого создала современная наука,  есть и  обратная  сторона,
поскольку  этот  рост  привел  к серьезным повреждениям  окружающей среды во
многих  частях  света   и   создал  вероятность   глобальной   экологической
катастрофы.

Вопрос  о  том,  существует  ли  Универсальная  История   человечества,
учитывающая опыт  всех времен и народов,  не  нов. На самом  деле это  очень
старый вопрос, который недавние события заставляют поставить снова. С самого
начала в самых  серьезных и систематических  попытках написать Универсальную
Историю центральным вопросом истории считалось развитие Свободы. История  –
не слепая  цепь  событий,  а  осмысленное  целое,  в  котором развиваются  и
разыгрывают  свою  роль гуманные  идеи  человека  о природе или справедливом
политическом  и общественном порядке.  И если  сейчас  мы  переживаем  такой
момент,  когда  нам  трудно  представить себе  мир, существенно  отличный от
нашего, где  нет очевидного или естественного пути,  на котором будущее даст
фундаментальное  улучшение  существующего  сейчас   порядка,  то  мы  должны
допустить возможность, что сама по себе История могла подойти к концу.

Первыми поистине Универсальными Историками западной традиции  оказались
христиане.⁸⁷  До  них  существовали греческие  и римские  попытки
писать историю известного мира, но именно христианство впервые ввело понятия
равенства всех людей перед Богом, и тем  самым  — общей судьбы всех народов
мира.  Христианский  историк,  подобный  св.   Августину,  не  интересовался
конкретной  историей  греков или евреев  как таковых; для  него  было  важно
искупление человека  как  человека,  событие, устанавливающее действие  воли
Божией на Земле. Все нации — всего лишь ветви одного человечества, и судьба
его  может быть  понята в терминах  плана Бога относительно  человека. Более
того,  христианство   ввело   понятие   истории,  ограниченной  во  времени,
начинающейся  с  сотворения человека Богом  и кончающейся  его окончательным
спасением.⁸⁸  Для христиан  конец  земной истории  будет  отмечен
Судным  днем, который  установит Царствие  небесное, и  тогда Земля и земные
события перестанут существовать в  буквальном  смысле.  Как  ясно показывает
христианский взгляд  на  историю, “конец  истории”  неявно  следует  из всех
писаний  всех  Универсальных  Историй. Конкретное историческое событие может
приобрести значение лишь  по отношению к некоему большему событию  или цели,
достижение  которой   с   необходимостью   влечет   за   собой   прекращение
исторического процесса. Окончательный финал человеческой  истории –  именно
он придает потенциальный смысл всем частным событиям.

Однако самые  важные из  ранних  попыток  написать
секулярную  версию  Универсальной  Истории   были  предприняты  в  связи   с
выработкой в шестнадцатом веке научного метода.  Мы  этот  метод связываем с
именами Галилея,  Бэкона  и Декарта, предположивших возможность  познания ив
силу   этого   покорения   природы,   которая   должна   подчиняться  набору
взаимосвязанных  и универсальных  законов

Кант предположил,  что история  имеет конечный пункт, то есть  конечную
цель,  предполагаемую современными  возможностями  человека, которая придает
смысл  всей истории.  В качестве такого  конечного  пункта  он  рассматривал
осуществление человеческой свободы, поскольку “общество,  в  котором свобода
под внешними законами в высочайшей степени ассоциируется с неодолимой силой,
то  есть  с  совершенно  справедливым  гражданским  устройством,  есть самая
главная   проблема,   поставленная   Природой  перед  родом   человеческим”.

 Из всех видов режимов, которые возникали в мировой истории, от монархий и аристократий до теократий, до фашистских и коммунистических режимов нашего столетия, до конца двадцатого века только одна форма дожила неизменной, и это — либеральная демократия. Короче говоря, победу одержала не столько либеральная практика, сколько либеральная идея.

Не приходится сомневаться, что рост либеральной демократии вместе с ее спутником, экономическим либерализмом, является самым удивительным политическим феноменом последних четырехсот лет. ЛИБЕРАЛЬНЫЕ ДЕМОКРАТИИ В МИРОВОМ МАСШТАБЕ.

Томас Гоббс, “Левиафан”²⁴⁸
     Современные  либеральные  демократии  не  возникли  из  темного  тумана
традиций. Они,  как  и  коммунистические общества,  были сознательно созданы
людьми в определенный  момент времени на основе определенного теоретического
понимания  человека   и  соответствующих  политических  институтов,  которым
надлежит управлять человеческим обществом.  Хотя  либеральная  демократия не
может  проследить  свои  теоретические истоки  к  единственному автору вроде
Карла Маркса, она  утверждает,  что  основывается на конкретных рациональных
принципах,    богатую    интеллектуальную    родословную    которых    можно
непосредственно   проследить.   Принципы,  лежащие  в   основе  американской
демократии, содержащиеся  в Декларации  независимости  и в конституции, были
основаны на работах  Джефферсона, Мэдисона, Гамильтона и других американских
отцов-иснователеи, которые сами многие идеи вывели из английской либеральной
традиции  Томаса  Гоббса  и  Джона  Локка.

Универсальное и однородное государство,  возникающее в  конце  истории,
можно, следовательно, рассматривать как стоящее на двух столпах: экономика и
признание.

Государство? Что это такое? Итак, слушайте меня, ибо теперь я скажу вам
свое слово о смерти народов. Государством называется самое  холодное из всех
холодных  чудовищ.  Холодно лжет  оно;  и  эта  ложь ползет  из уст его: “Я,
государство, есмь народ”
     Это  — ложь! Созидателями были те, кто  создали народы и дали им веру и
любовь; так служили они жизни. Разрушители — это те, кто ставит ловушки для
многих и называет их  государством: они навесили им меч  и навязали им сотни
желаний…
     Это знамение даю я вам: каждый  народ говорит на своем языке  о добре и
зле — этого языка не  понимает  сосед. Свой язык обрел он  себе в обычаях и
правах. Не государство лжет на всех языках о добре и зле: и что оно говорит,
оно лжет — и что есть у него, оно украла.
     Ницше, “Так говорил Заратустра”

Либеральная демократия в ее англосаксонском варианте является усилением
некоего вида холодной  расчетливости за счет  прежних моральных и культурных
горизонтов.  Рациональное  желание  должно  возобладать  над  иррациональной
жаждой  признания, в частности,  над мегалотимией гордых  господ,  требующих
признания  своего   превосходства.  Либеральное  государство,  вырастая   из
традиции Гоббса и Локка, вступает в затяжную  борьбу с собственным  народом.
Оно стремится  гомогенизировать разнообразные традиционные  культуры людей и
хочет,  чтобы граждане заменили  их долговременным расчетом своих интересов.
Вместо  органической моральной общности  со своим языком “добра и зла”  надо
усвоить  новую совокупность демократических  ценностей:  быть  “участником”,
человеком  “рациональным”,  “секулярным”,  “мобильным”,  “сопереживающим”  и
“толерантным”

Факт,  что  существенное социальное неравенство останется даже  в самом
совершенном  либеральном обществе, означает, что между принципами-близнецами
свободы и равенства, на которых такое общество  основано, будет существовать
напряженность

По англосаксонской версии либеральной теории, на основе которой созданы
Соединенные Штаты, люди имеют по отношению к своей общине совершенные права,
но  не  совершенные обязанности.  Обязанности  эти  несовершенны,  поскольку
выводятся из  прав, и община существует лишь для  защиты  этих прав. Поэтому
моральные  обязательства  полностью договорные. Они  не  подписаны  Господом
Богом,  не  вытекают  из  страха  человека  за  свою  вечную  жизнь  или  из
естественного порядка космоса,  а продиктованы тем, что сторона, подписавшая
контракт, заинтересована в выполнении этого контракта остальными сторонами,

Закат общественной жизни  предполагает, что в будущем мы рискуем  стать
безмятежными  и  самопоглощенными  последними людьми, лишенными тимотических
стремлений к высшим целям и жаждущими только личного комфорта. Но существует
и  обратная  опасность,  а  именно  что  мы  снова  станем  первыми  людьми,
ввязывающимися в  кровавые  и бессмысленные войны за престиж, только на этот
раз–  с  современным оружием. И  действительно, эти проблемы взаимосвязаны,
поскольку  отсутствие  регулярных и конструктивных выходов  для  мегалотимии
могут  просто  привести  к  ее  выбросу  на поверхность  в  экстремальной  и
патологической форме.

Конец  истории  будет  означать  конец  войнам  и  кровавым революциям.
Согласившись  о целях,  люди не будут  иметь великих  дел, за  которые можно
воевать.⁴⁶⁵  Они  будут  удовлетворять   свои  потребности  путем
экономической  деятельности, но  не  будут  рисковать  жизнью  в  бою. Иными
словами, они снова станут животными, какими были до того, как кровавые битвы
начали  историю. Пес рад, что спит на солнышке и в миске есть  еда, и у него
нет  недовольства  своим  положением.  Его  не волнует,  что  другие  собаки
работают: лучше, или что он застрял на карьерной лестнице, или что где-то на
другом конце света  собак угнетают. Если человек сможет создать общество, из
которого изгнана несправедливость, его жизнь станет  похожей на  жизнь этого
пса. То есть человеческая  жизнь включает любопытный парадокс: она вроде  бы
требует несправедливости, чтобы было против чего  бороться,  потому что лишь
эта борьба зовет человека к более высокому состоянию.

Оглядываясь назад, мы, живущие в  век старости  человечества,  могли бы
прийти к следующему заключению. Ни один режим — ни одна “социоэкономическая
система” — не может удовлетворить всех и повсюду, в том числе и либеральная
демократия. Вопрос не  в неполноте демократической  революции, то есть  не в
том,  что блага свободы и  равенства не  были распространены  на всех людей.
Неудовлетворенность возникает именно  там,  где  триумф демократии  наиболее
полон: это неудовлетворенность свободой и равенством. Таким образом, те, кто
остался  неудовлетворенным, всегда  будут иметь  потенциал запустить историю
заново.

Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, – вместо всего этого – экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Я ощущаю в самом себе и замечаю в окружающих ностальгию по тому времени, когда история существовала. Какое-то время эта ностальгия все еще будет питать соперничество и конфликт. Признавая неизбежность постисторического мира, я испытываю самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 года, с ее североатлантической и азиатской ветвями. Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?

Меток нет
Запись: Ф.Фукуяма. Конец истории и последний человек
опубликована 13 августа, 2013 в 11:31 и находится в Блоги |
Копирование разрешено ТОЛЬКО С АКТИВНОЙ ССЫЛКОЙ: