История одной любви
Анна Васильевна Тимирева
(1893-1975)
Знаменитый белый адмирал, полярный исследователь Александр Васильевич Колчак прекрасно музицировал на фортепиано и даже сочинял вальсы и романсы. Он всерьез собирался заняться музыкой, тем более жена командира крейсера «Баян» Анна Васильевна Тимирева, дочь директора Московской консерватории, обещала всяческое содействие этому благородному увлечению. С Колчаком ее познакомил его приятель и однокашник, капитан I ранга Сергей Николаевич Тимирев – ее муж.
Родилась она в 1893 году в Кисловодске. В 1906-м семья переехала в Петербург, где Анна Васильевна окончила гимназию, а потом занималась рисунком и живописью в частной студии. Она свободно владела французским и немецким языками, что позволило ей после революции работать переводчицей в Отделе печати при Управлении делами Совета Министров – правда, было это не в столице, а в Омске.
Было ли ее замужество счастливым? Об этом размышляет в своем романе «Звезда адмирала Колчака» писатель Владимир Максимов:
«Брак случился нежданно-негаданно. Суженый явился, как с неба свалился: герой, овеянный славой Порт-Артура, сорокалетний адмирал, весь в орденах и ослепительных позументах, было от чего сойти с ума восемнадцатилетней девчонке, жаждущей вырваться наконец из-под родительской опеки и зажить своей, свободной от родственных обязательств жизнью».
Внимание Колчака не на шутку тронуло сердце очаровательной москвички:
«он был человеком очень сильного личного обаяния… его любили и офицеры, и матросы… Он был необычайный человек, и за всю мою жизнь я не встречала никого, на него похожего…».
В
иделись они редко, хотя писали друг другу часто. Сохранились черновики его писем к ней – удивительные свидетельства любви, уважения, восхищения.
Годы спустя, уже после революции, Анна Васильевна сделала решительный шаг. В 1918 году она вместе с мужем, согласившимся помогать новой власти, приехала во Владивосток. Сергей Тимирев был командирован сюда для ликвидации военного имущества дальневосточного флота.
Именно здесь, во Владивостоке, узнала Анна Васильевна от знакомого офицера, что Колчак неподалеку – в Харбине. Оставив мужа и сына, отправилась его искать. Вероятнее всего, ей было откуда-то известно: жена адмирала уже покинула Россию…
«Я ехала как во сне, – вспоминала она. – Стояла весна, все сопки цвели черемухой и вишней – белые склоны, белые облака… Чтобы встретиться, мы с двух сторон объехали весь земной шар, и мы нашли друг друга».
Весной 1919 года колчаковские войска захватили Уфу, Ижевск, Бугуруслан, угрожали Казани, Самаре, Симбирску… А. В. Колчак на какое-то время стал Верховным правителем Сибири и Дальнего Востока. Анна Васильевна повсюду следовала за своим любимым. Ее законный муж приезжал в Омск из Владивостока, чтобы увезти ее от Колчака, но Анна отказалась…
После ареста Колчака в январе 1920 года Тимирева решила не расставаться с любимым человеком. «Расстреляйте меня вместе с ним!» – объявила Анна Васильевна представителям новой власти.
«Он не разменивался сам, и с ним нельзя было размениваться на мелочи», – признавалась она в воспоминаниях. Это ей Александр Васильевич сообщал в письме:
«Мне приходится переживать трагедию падения идеалов, по моему убеждению, неизбежно связанную с государственной катастрофой, но я также твердо верю, что эти идеалы неизменны и вечны, и к ним так или иначе вернется Родина наша».
«Я знала, что не обманусь в нем, но он оказался много лучше моих самых радужных предположений, – говорит Анна Васильевна в романе «Звезда адмирала Колчака». – В содоме всеобщего помешательства он сумел сохранить в себе все, чем щедро одарила его природа: тонкость и великодушие, прямоту и мужество, бескорыстие и душевную целомудренность».
«То, что она все эти дни содержалась совсем рядом, и их мимолетные встречи на прогулках в тюремном дворе – облегчало ему собственное заключение, – пишет В. Максимов, – но одновременно он изнуряюще терзался своей виной за ее сегодняшнее положение и будущую участь… О, как ему хотелось бы, чтобы она оказалась сейчас там же, где спасалась теперь его семья, или же в другом более безопасном месте, тогда бы он ушел из жизни со счастливым сердцем».
Ее почему-то не расстреляли вместе с Колчаком. Вероятно, следователям не за что было зацепиться. Анну Васильевну оставили в живых. В своей автобиографии она писала, что персональных обвинений к ней тогда не было предъявлено, так как в политической жизни она не участвовала, однако к двум годам лагерей ее на всякий случай приговорили. Пробыла там недолго, выпустили по амнистии. Сначала жила в Иркутске, не в силах покинуть место гибели возлюбленного. Работала в университетской библиотеке. Весной 1921 года последовал новый арест…
При Дзержинском ее еще выпускали, затем забирали снова, а при Ежове и Берии даже передышки не было. (Только однажды Екатерине Павловне Пешковой, первой жене М. Горького, удалось выхлопотать у всесильного Лаврентия Павловича краткосрочную свободу для А. В. Тимиревой.) И даже то, что в 1922-м она вышла замуж за некого инженера В. К. Книпера, значения никакого не имело.
Несколько лет Тимирева настойчиво искала Володю, сына от первого брака. Его арестовали в 1938-м, тогда же и расстреляли – двадцатитрехлетним… Второй муж не дождался ее из ссылки: скончался в 1942-м в Москве.
В 1957 году Ярославский облсуд постановил: «…дело прекратить за отсутствием состава преступления». Еще через три года Тимиреву реабилитировали полностью.
От нищеты ее спас… Ван Клиберн. Американский пианист, звезда мировой величины, заявил журналистам, что его «музыкальным дедушкой» был не кто иной, как Василий Сафонов, директор сначала Московской, а затем Нью-Йоркской консерватории. Только тогда вспомнили про дочь Сафонова и назначили ей по ходатайству Д. Шостаковича, Н. Обуховой, И. Козловского пенсию в 45 рублей «за заслуги отца перед русской и мировой музыкальной культурой».
Кем только не работала Анна Васильевна в промежутках между арестами! Была библиотекарем, архивариусом, дошкольным воспитателем, чертежником, инструктором по росписи игрушек, ретушером, картографом, вышивальщицей, бутафором, художником в театре и даже… маляром. Всюду ее трудолюбивые руки находили полезное дело. Иногда выручали киносъемки: для массовок иногда требовались аристократические старушки. На первом балу Наташи Ростовой в фильме «Война и мир» княгиню с лорнетом изображает Анна Тимирева…
Уже в глубокой старости Анна Васильевна написала строки, доказывавшие, что настоящая любовь не подвластна времени:
Полвека не могу принять –
ничем нельзя помочь –
и все уходишь ты опять
в ту роковую ночь…
Но если я еще жива
наперекор судьбе,
то только как любовь твоя
и память о тебе.
Анна Васильевна Тимирева умерла в Москве 31 января 1975 года. Прошло время, и в 1997-м тремя издательствами России была выпущена книга «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…», в составлении которой принял участие И. Сафонов, ее племянник.
Кто не знает своего прошлого у того нет будущего.
ЦитироватьТак говорят, и, наверное, это правда. Поэтому давайте знакомиться со своим прошлым, которое совсем рядом еще, а мы так мало знаем о нем. Впрочем, может быть я ошибаюсь, и делаю “открытия” там, где их вовсе нет
.”Анна Тимирева и Александр Колчак познакомились в 1915 году в Гельсингфорсе (Хельсинки), куда перевели из Петрограда ее мужа, морского офицера Сергея Тимирева. Первая встреча — в доме контр-адмирала Подгурского, общего знакомого Колчака и Тимирева, — определила их дальнейшую судьбу: «Нас несло, как на гребне волны», — писала Тимирева впоследствии.
Конечно, видеться открыто они не могли: у каждого семья, у обоих — сыновья. Порой не виделись месяцами, а встречаясь, не находили слов, чтобы говорить о главном, что их соединило.
Однажды на костюмированном балу она подарила ему (и еще нескольким знакомым) свое фото в русском костюме. И много месяцев спустя Подгурский рассказал Анне Васильевне, что этот снимок висит в каюте Колчака. А еще он всюду возит с собой ее перчатку.
Она первой призналась ему в любви — с откровенностью пушкинской Татьяны и решительностью своей тезки Карениной. «Я сказала ему, что люблю его». И он, уже давно и, как ему казалось, безнадежно влюбленный, ответил: «Я не говорил вам, что люблю вас». — «Нет, это я говорю: я всегда хочу вас видеть, всегда о вас думаю, для меня такая радость видеть вас». И он, смутившись до спазма в горле: «Я вас больше чем люблю».
Переписка Колчака и Тимирёвый – это один из самых совершенных памятников любви. Александр Васильевич писал ей обо всём: о своих рейдах и планах, о симфонических концертах, на которых доводилось бывать, о художнике, писавшем картину на тему боя русских кораблей с крейсером «Гебен» и желании устроить выставку… За письмами любимой женщине, глядя на её портрет, неизменно украшавший его каюту, коротал свои вечера боевой адмирал. Однажды в феврале Колчак увидел цветущие магнолии и камелии и, восхищённый этой красотой, купил огромный букет, который поставил в своей каюте рядом портретом Анны Васильевны, о чём написал ей: «Как хотел бы я послать Вам эти цветы – это не фиалки и не ландыши, а действительно нежные, божественно прекрасные, способные поспорить с розами. Они достойны, чтобы, смотря на них, думать о Вас…» В одном из писем Александра Васильевича той поры есть такие строки: «Вы были для меня в жизни больше, чем сама жизнь, и продолжать её без Вас мне невозможно. Все моё лучшее я нёс к Вашим ногам, как бы божеству моему, все свои силы я отдал Вам…»
( дальше переписка и стихи Анны Тимиревой )
Прошло два месяца, как я уехал от Вас, моя бесконечно дорогая, и так [еще] жива передо мной картина нашей встречи, так же мучительно и больно, как будто это было вчера, на душе… без Вас моя жизнь не имеет ни того смысла, ни той цели, ни той радости. Вы были для меня в жизни больше, чем сама жизнь, и продолжать ее без Вас мне невозможно.
Александр Колчак, лето 1916
…В минуту усталости или слабости моральной, когда сомнение переходит в безнадежность, когда решимость сменяется колебанием, когда уверенность в себе теряется и создается тревожное ощущение несостоятельности, когда все прошлое кажется не имеющим никакого значения, а будущее представляется совершенно бессмысленным и бесцельным, в такие минуты я прежде всегда обращался к мыслям о Вас, находя в них и во всем, что связывалось с Вами, с воспоминаниями о Вас, средство преодолеть это состояние.
Александр Колчак, 9 мая 1917 г.
Только о Вас, Анна Васильевна, мое божество, мое счастье, моя бесконечно дорогая и любимая, я хочу думать о Вас, как это делал каждую минуту своего командования. Я не знаю, что будет через час, но я буду, пока существую, думать о моей звезде, о луче света и тепла — о Вас, Анна Васильевна. Как хотел бы я увидеть Вас еще раз, поцеловать ручки Ваши.
Александр Колчак, [6 июня 1917 г.]
Для меня нет другой радости, как думать о Вас, вспоминать редкие встречи с Вами, смотреть на Ваши фотографии и мечтать о том неизвестном времени и обстановке, когда я Вас снова увижу. Это единственное доказательство, что надежда на мое счастье существует… Когда-нибудь я получу от Вас несколько слов, которые так бесконечно для меня дороги, как все, что связано с Вами.
Александр Колчак, 8/21 августа
Моя милая, дорогая, обожаемая Анна Васильевна.
Господи, как Вы прелестны на Ваших маленьких изображениях, стоящих передо мною теперь. Последняя фотография Ваша так хорошо передает Вашу милую незабываемую улыбку, с которой у меня соединяется представление о высшем счастье, которое может дать жизнь, о счастье, которое может явиться наградой только за великие подвиги. Как далек я от них, как ничтожно кажется все сделанное мною перед этим счастьем, перед этой наградой…
Александр Колчак, [август 1917 г.]
Дорогая, милая, обожаемая Анна Васильевна.
…У меня нет слов, нет умения ответить Вам; менее всего я мог предполагать, что Вы… так близко от меня. Получив письмо Ваше, я… отложил его на несколько часов, не имея решимости его прочесть. Несколько раз я брал письмо в руки и у меня не хватало сил начать его читать. Что это, сон или одно из тех странных явлений, которыми дарила меня судьба. Ведь это ответ на мои фантастические мечтания о Вас — мне делается почти страшно, когда я вспоминаю последние. Анна Васильевна, правда ли это или я, право, не уверен, существует ли оно в действительности или мне только так кажется.
Александр Колчак, 29 апреля 1918 г.
Милый Александр Васильевич, далекая любовь моя… Я думаю о Вас все время, как всегда, друг мой, Александр Васильевич, и в тысячный раз после Вашего отъезда благодарю Бога, что Он не допустил Вас быть ни невольным попустителем, ни благородным и пассивным свидетелем совершающегося гибельного позора. Я так часто и сильно скучаю без Вас, без Ваших писем, без ласки Ваших слов, без улыбки моей безмерно дорогой химеры.
Анна Тимирева, 7 марта 1918 г.
… Где Вы, радость моя, Александр Васильевич? На душе темно и тревожно. Я редко беспокоюсь о ком-нибудь, но сейчас я точно боюсь и за Вас, и за всех, кто мне дорог… Господи, когда я увижу Вас, милый, дорогой, любимый мой Александр Васильевич. Да хранит Вас Господь, друг мой дорогой, и пусть Он поможет Вам в Ваши тяжкие дни. До свидания — если бы поскорей.
Анна Тимирева, 21 марта 1918 года
…Милый Александр Васильевич, я буду очень ждать, когда Вы напишете мне, что можно ехать, надеюсь, что это будет скоро. А пока до свиданья, милый, будьте здоровы, не забывайте меня и не грустите и не впадайте в слишком большую мрачность от окружающей мерзости. Пусть Господь Вас хранит и будет с Вами. Я не умею целовать Вас в письме.
Анна Тимирева, 17 сентября 1918 г.
Но я же живая и совсем не умею жить, когда кругом одно сплошное и непроглядное уныние. И потому, голубчик мой, родной Александр Васильевич, я очень жду Вас, и Вы приезжайте скорее и будьте таким милым, как Вы умеете быть, когда захотите, и каким я Вас люблю.
Анна Тимирева, 14 февраля 1918 г.
Анна Васильевна Тимирева после расстрела адмирала Колчака в феврале 1920 года прожила еще полвека, проведя в тюрьмах, лагерях и ссылках в общей сложности около тридцати лет. Во второй половине XX века Анна Васильевна работала консультантом по этикету на съемках фильма Сергея Бондарчука “Война и мир”, который вышел на экраны в 1966 году, а в 1968-м получил “Оскар”.
До последних лет жизни она писала стихи, посвященные Колчаку.
Полвека не могу принять,
Ничем нельзя помочь,
И все уходишь ты опять
В ту роковую ночь.
А я осуждена идти,
Пока не минет срок,
И перепутаны пути
Исхоженных дорог.
Но если я еще жива,
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе.
***
Я крепко сплю теперь; не жду за воротами,
Когда в урочный час
За поворотом в лес вдруг грянет бубенцами
Почтовый тарантас.
На самом дне души, похоронив тревогу,
Живу, и дни идут,
И с каждым днем трудней размытая дорога,
И все чернее пруд.
У этих серых дней душа моя во власти,
У осени в плену.
И кажется порой, что даже грез о счастье
Я больше не верну.
***
Над головой сосновый бор
Шумит, внимательный и строгий,
И игол шелковый ковер
Босые чуть щекочет ноги.
Здесь хорошо бродить, искать
Грибы в медлительной забаве
И понемногу забывать
О страсти, радости и славе.
И, сердцем погружаясь в тьму,
Не бредить счастьем и свободой,
И встретить старости зиму
С холодной ясностью природы.
***
Какая нежность беспредельная
В сухой степи осенним днем!
Сияют краски акварельные
Последним гаснущим огнем.
Дороги ровные укатаны,
Атласом лоснится трава.
Улыбка солнца незакатная
Ласкает, как любви слова.
А складки сопок золотистые
Лазурью заливает тень,
И просит сердце, чтобы выстоял
Весь до конца погожий день.
Чтоб меж холмами и низинами,
Где выступает соль, как снег,
Идти весь день дорогой длинною,
Не зная, где найдешь ночлег.
Чтоб было все легко и молодо,
Как сопок голубая мгла.
И чтобы ночь под звездным пологом
Была спокойна и тепла.
***
Передо мной, не в маршальском мундире,
Каким для всех запечатлен на век,
А в чем-нибудь помягче и пошире,
По вечерам один в своей квартире
Такой усталый старый человек.
Весь день он был натянут, как струна,
И каждый шаг ему давался с бою,
И вот теперь настала тишина,
Но нет ему отрады и покою.
Приходит он, из тайников стола
Достанет сверток с снимками рентгена
И смотрит, как на них густеет мгла
В растущих пятнах гибельного тлена,
И знает, что ничем нельзя помочь -
Ни золотом, ни знанием, ни славой, -
Что он совсем один с своей державой
И что идет ему навстречу ночь.
***
Уходили бабы по обетам
ЦитироватьОт горшков, ухватов и печей
По дорогам ласкового лета
К золотым крестам монастырей.
Шли в лаптях, с котомкой за плечами
И с краюхой хлеба в дальний путь
Степью и дремучими лесами
Вольной жизнью глубоко вздохнуть.
Утешенье вымолить у Бога,
О нехитром счастье попросить.
Далека нелегкая дорога -
Тянется, как от кудели нить.
А вернувшись, долго вспоминали,
Будто с плеч свалили целый пуд,
Будто легче стали все печали
И отрадней самый тяжкий труд.
Любовь, за этот блог мой Вам респкт. И за историю и за любовь. Жизнь - дрянь с редкими выходными днями.
Цитировать«…Невеста, жена и вдова адмирала»
Анна КНИПЕР (ТИМИРЁВА) (1893, Кисловодск – 1975,
В книге «…Не ненавидеть, но любить», благоговейно изданной крошечным тиражом в Кисловодске, есть на редкость красивая фотография по имени «Сафоновская лесенка». На ней по росту, начиная с дирижера, одного из основателей Московской консерватории, казака родом из станицы Червлёной, могучего бородача Василия Ильича Сафонова и его благоверной, выстроились аж восемь ребятишек. Среди них и старшенькая Аня, коей суждено было стать последней любовью адмирала Колчака и в наказание за это нескончаемой повторницей приговоров и скитаний по тюрьмам, лагерям и ссылкам.
Анна Васильевна Книпер (по рождению Сафонова, в первом браке Тимирёва) только полтора года провела рядом с главным человеком своей жизни адмиралом Колчаком – исследователем Арктики, участником русско-японской войны, командующим Черноморским флотом в германскую войну, а при Анне Васильевне с ноября 1918 года по январь 1920-го Верховным правителем Российского правительства в Омске.
Эти полтора года Анна Васильевна то была переводчицей отдела печати при управлении делами Совета министров и Верховного правителя, то работала в мастерской по пошиву белья, то разносила пищу в госпитале больным и раненым.
Когда Колчак был арестован, «самоарестовалась», по ее слову, то есть добровольно отправилась в тюрьму, чтобы быть ближе к нему, и Анна Васильевна. Там они обменивались записками и могли изредка видеться. В воспоминаниях «С Александром Васильевичем Колчаком» она рассказывает:
«Последняя записка, полученная мною от него в тюрьме, когда армия Каппеля, тоже погибшего в походе, подступала к Иркутску: «Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось – только бы нам не расставаться».
И я слышала, как его уводят, и видела в волчок его серую папаху среди черных людей, которые его уводили.
И всё. И луна в окне, и черная решетка на полу от луны в эту февральскую лютую ночь. И мертвый сон, сваливший меня в тот час, когда он прощался с жизнью, когда душа его скорбела смертельно. Вот так, наверное, спали в Гефсиманском саду ученики. А наутро – тюремщики, прятавшие глаза, когда переводили меня в общую камеру».
За эти полтора года с Колчаком Анна Васильевна расплачивалась четыре десятилетия. В тюрьме, куда она явилась добровольно, ее продержали до октября 1920 года, но в мае 1921-го арестовали уже по собственному почину. Больше года она провела в тюрьмах Иркутска и Новониколаевска. Освобождена из Бутырок летом 1922 года. Три года спустя, в 1925-м, снова арестована и на три года выслана из Москвы. В 1935-м осуждена на пять лет лагерей и этапирована в Забайкалье, но через три месяца лагерь был заменен трехлетним запретом проживать в пятнадцати городах. Этот срок не успел закончиться, как весной 1938-го ее опять арестовали и после года следствия, приговорив к восьми годам, отправили на семь оставшихся лет в Карагандинские лагеря.
Стихи она писала от случая к случаю и раньше. Но только здесь, взаперти на просторах Казахстана, они впервые стали складываться в книгу. Эта рукописная книга получила название «Черная страна» (1939–1946). На общих работах, самых тяжелых по лагерному профилю, Анна Васильевна тайно настраивается на высокий лад:
Воздух резкий и ветер острый,
Битый камень, ковыль, полынь…
И над степью с отарой пестрой
Веет дух библейских пустынь.
Но волей-неволей в стихи вторгается беспросветный лагерный быт:
И степь кругом, и сопки синие,
И снеговые облака…
Барак, затерянный в пустыне, и
Блатные песни и тоска.
Большие поэты отстаивают право говорить не только за других, но и за многих, а то и за всех. «150 000 000 говорят губами моими», – выкрикивал Владимир Маяковский, но, становясь «на горло собственной песне», унижал свой великий дар самонасильственной политической зашоренностью. И вовсе не из его уст вырывались стоны и предсмертные хрипы жертв новой власти. А вот Анна Ахматова, не думавшая, не гадавшая стать «голосом народа», стала им, выполняя то, что пообещала женщине с губами, голубыми от изнеможения, в очереди около тюрьмы. Куда было тягаться стихами с Анной Ахматовой Анне Книпер, которая не встречалась с ней при жизни и только где-то в стороночке постояла у ее гроба. И никто даже не догадался, что проститься с Анной Андреевной пришла та единственная женщина, которая имела право называться вдовой Колчака, и высказалась лишь за одну себя в своих ломких, но спасших ее нравственно стихах. Однако даже один слабый, но достоверный человеческий голос драгоценен, если он внятно доносит трагическую весть о жизни. А этого у Анны Васильевны не отнимешь.
В ссылке ею были написаны стихи о трагедии ослепшего и парализованного поэта Ивана Козлова:
Могильным камнем навалилась тьма.
Всё отнято – и сила, и движенье,
Но ты не умер, не сошел с ума –
Своей души ты начал слушать пенье.
Это спасло Козлова – и ее тоже.
Казалось бы, что может быть страшнее лагеря в разгар Большого террора, а затем и в годы изнурительной войны. Но Анну Васильевну поджидало в лагере еще и известие о смерти мужа В.К. Книпера, за которого она вышла в 1922 году. А ее 24-летний сын, прилежный художник Владимир Тимирёв, был арестован вскоре после матери и почти сразу же расстрелян. Об аресте она узнала, о расстреле – нет, надеялась, что сын отыщется, откликнется, молила, звала его: «Завтра встану я до зари, До рассвета огонь засвечу, Я не стану ни с кем говорить, Если спросят меня – промолчу. / А когда развиднеет едва, Станет хмурое утро седым – Запылают в печи дрова И повалит веселый дым. / С первым дымом – горькая мать – Я начну свою ворожбу, Буду полным голосом звать, Буду кликать сына в трубу. / И за дымом взовьется ввысь, Полетит зачарованный зов: «Где ты, мальчик мой, отзовись? Где ты, жизнь моя и любовь?..»
После второго замужества она приняла двойную фамилию Тимирёва-Книпер, чтобы не отделять себя от сына, и жила с нею до 1956 года, когда получила ответ из прокуратуры о его гибели и реабилитации. Теперь она оставила себе только фамилию Книпер.
После освобождения из лагеря в 1946 году злоключения Анны Васильевны не закончились. Ей по-прежнему не разрешают жить в Москве, и она поселяется сначала в Завидове, потом в Рыбинске. А в конце 1949 года следует очередной арест, десять месяцев ярославской тюрьмы и этап в Енисейск. Через четыре года, в 1954-м, из ссылки ее отпускают, но опять не дальше Рыбинска. И только в 1960 году приходит реабилитация, и Анна Васильевна возвращается наконец в Москву.
Чего добивалось государство, неотступно преследуя несчастную женщину за давний выбор ее сердца? Если досадить убитому без суда и сброшенному под лед реки адмиралу Колчаку, то для этого палачам и их наследникам нужно было свято верить в вечную жизнь. Но при такой вере, как не ужаснуться своей собственной посмертной участи!
Если же целью было заставить Анну Васильевну раскаяться в своем чувстве, проклясть и забыть человека, которого она когда-то полюбила, то тут ее ненасытные мучители и вовсе просчитались. Его можно было вырвать из ее жизни, но никак не вырвать из ее памяти и ее снов. Уходя, он неизменно возвращается. И нет у нее укора, одна благодарность:
Конца ли это виденья?
Или ты зовешь? – не пойму…
Спасибо, что ты хоть тенью
Приходишь ко мне в тюрьму.
Конечно, это стихи из разряда домашних. Но из особого поджанра – тюремно-домашних.
И все-таки в стихотворении о Сталине, написанном еще в 1947 году, она возвысилась надо всеми поэтами – и официальными, прославлявшими Сталина, и подпольно-лагерными, мстительно насылавшими на него самую черную погибель. Она увидела в нем, может быть, самого одинокого во всей стране человека, который довел не только других, но и себя до полной безрадостности жизни, и страх смерти стал прижизненным отмщением ему. Сталин не пожалел ни ее, ни миллионов людей, истребленных его паранойей. А вот Анна Васильевна – упаси Господь! – не всепрощенчески, но и без издевательской брезгливости пожалела его.
Для нее собственные стихи были спасительным оправданием непереносимых страданий и каждодневной подмогой. Нужны ли еще доказательства того, что стихами не только живут, но и выживают?
* * *
Передо мною в маршальском мундире,
Каким для всех запечатлен навек,
А в чем-нибудь помягче и пошире
По вечерам один в своей квартире
Такой усталый старый человек.
Весь день он был натянут как струна,
И каждый день ему давался с бою,
И вот теперь настала тишина,
Но нет ему отрады и покоя.
Походит он, из тайников стола
Достанет сверток с снимками рентгена
И смотрит, как на них густеет мгла
В растущих пятнах гибельного тлена.
И знает, что ничем нельзя помочь –
Ни золотом, ни знанием, ни славой, –
Что он совсем один с своей державой
И что идет ему навстречу ночь.
1947
Антигона
Так глубоко ты в сердце врезан мне,
Что даже время потеряло силу
И четверть века из своей могилы
Живым ты мне являешься во сне,
Любовь моя… И у подножья склона,
И в сумерках всё не могу забыть,
Что в этот страшный мир, как Антигона,
«Пришла не ненавидеть, но любить».
1949
* * *
Опять припомнился мне деревянный дом
На Севере, на берегу крутом.
Там я, «навечно ссыльная», жила –
Но эта вечность все-таки прошла.
…Проснешься – в окна, в уровень с землей
Рассвет ползет свинцовою змеей.
И день опять закрутится с утра –
Бессмысленная ссыльная игра.
И для чего, никак я не пойму,
Зачем нас всех упрятали в тюрьму,
Зачем потом этапами везли
По всей стране на дальний край земли?
И кто из нас, вернувшихся потом,
Вернулся к жизни и нашел свой дом?
Ноябрь 1968
Седьмое февраля
И каждый год Седьмого февраля
Одна, с упорной памятью моей,
Твою опять встречаю годовщину.*
А тех, кто знал тебя, – давно уж нет,
А те, кто живы, – все давно забыли.
И этот, для меня тягчайший день, –
Для них такой же точно, как и все:
Оторванный листок календаря.
7 февраля 1969
* В ночь с 6 на 7 февраля 1920 г. был расстрелян А.В. Колчак
Стихами не только живут – выживают
и новых времен, затаясь, выжидают
и после петли, душегубки, расстрела
в стихах воскресают – лишь тело истлело.
Так мама Аксенова в одиночке
шептала ее выручавшие строчки,
и Анна Васильевна Тимирёва
стихи сочиняла непримиренно:
не просто с какою-то новою властью – с убитой любовью,
с расстрелянной страстью,
и в проруби каждую ночь умирала –
невеста, жена и вдова адмирала,
но вновь оживала она как невеста,
готовая снова для самоареста,
лишь сунуть хотя бы одну папироску
ему,
истончившемуся,
как подростку.
Шептала гулагов и ссылок затворница:
«Неужто,
Россия,
ты тоже повторница?»
А в людях возникла бессильная вялость:
страна будто самоарестовалась,
и самотюремщиками становились
все те,
кто сквозь трупы нечаянно вылез.
И, может, лишь те,
кто и мертвых любили,
живыми в России единственно были.
Евгений ЕВТУШЕНКО
ЦитироватьЛюди великие во всем: и в любви к Родине и в любви друг к другу…
ЦитироватьИ как же несправедлива жизнь… Ведь очень долго лично для меня да и для многих моих ровесников слово Колчак было синонимом слова предатель…А за что… только за то, что он до конца остался верен своей клятве служить царю и Отечеству?
Мы в долгу перед такими людьми…
Гори, гори, моя звезда.
Звезда Адмирала.
Романс. написанный В.Чуевским, в нашем представлении навсегда связал А.Колчака и А.Тимиреву.
Гори, гори, моя звезда,
Гори, звезда, приветная.
Ты у меня одна заветная;
Другой не будет никогда.
Сойдёт ли ночь на землю ясная,
Звёзд много блещет в небесах.
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в отрадных мне лучах.
Звезда надежды благодатная
Звезда любви волшебных дней.
Ты будешь вечно незакатная
В душе тоскующей моей.
Твоих лучей небесной силою
Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я, ты над могилою
Гори, гори, моя звезда!
За несколько часов до расстрела Колчак написал ей записку, так до нее и не дошедшую. Десятки лет листок кочевал по папкам следственных дел:
“Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне… Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я думаю только о тебе и твоей участи… О себе не беспокоюсь - все известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать… Пиши мне. Твои записки - единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя… До свидания, целую Твои Руки”.
Свидания больше не было. Его расстреляли 7 февраля 1920 года, на следующие сутки после дня рождения.
“Прошу чрезвычайную следственную комиссию мне сообщить, где и в силу какого приговора был расстрелян адмирал Колчак и будет ли мне, как самому ему близкому человеку, выдано его тело для предания земле по обрядам православной церкви. Анна Тимирева”.
Резолюция на письме: “Ответить, что тело Колчака погребено и никому не будет выдано”.
А приговора никакого не было. Только записка в реввоенсовет 5-й армии: “Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием… опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин”.
За свое короткое и яркое счастье А.Книппер-Тимирева заплатила 20-ю годами лагерей и пожизненный поражением в правах.
Да, хранят Боги и не осудят люди чистую и светлую любовь!
ЦитироватьСпасибо большое Люба за блог!
Как же трагично и несправедливо сложилась судьба у этой Женщины.. Женщина, которая не смотря ни на что, прошла через все это с Любовью в сердце до конца дней своих..Какую же порясающую силу дает нам Любовь, в моем понимании - единственное, ради чего стоит здесь жить. 
ЦитироватьА сколько таких женщин в России? - Женщин из обычных семей и не знаменитых, но которые горя за жизнь хлебнули ещё больше, чем все известные дамы вместе взятых, просто про известных нам пишут, а вот про простых женщин-героев никто не напишет книгу или статью.
ЦитироватьЛюба, спасибо за блог.
Это ты специально с утра пятницы настраиваешь всех на лирику и слезы?
ЦитироватьМерси Любаня.
ЦитироватьВсем дано прикоснуться к любви ,но не каждый сможет войти в нее по первости.
Так и живем, коснемся,обжигаемся и снова тянемся.Как мотыльки на свет.
Вот еще одна притча о любви…
ЦитироватьФранцуз ,получивший сифилис в городе Баку ,будучи оптимистом ,произнес-
-Мерси Боку.
Эта фраза очень понравилась французам…
Да, любовь великая сила и дается она Богом по величию души человека…
ЦитироватьА сколько таких женщин в России? Да, Славс то, что русские женщины умели и умеют любить факт не требующий доказательств…
Мы сейчас наблюдаем попытки подменить понятие любовь…Но она чистая, светлая, неразменная
И к ней всегда будет тянуться души человеческие…
Оль, это я не с утра, а с ночи
Вот вчера натолкнулась на материал вечером и не могла успокоиться, всю ночь, пока все не прочла, или почти все 
ЦитироватьNega “как же трагично и несправедливо сложилась судьба этой женщиныА
ЦитироватьА мне кажется, что ее судьба схожа с судьбой России в целом…